Центральная Азия: От века империй до наших дней

Конечно, в 1924 году существовали национальные идеи, будоражившие отдельных людей, которые были в них заинтересованы и готовы мобилизовать на их поддержку определенные ресурсы. Однако основная масса населения к ним была равнодушна и по-прежнему идентифицировала себя в более узких категориях. Этому не стоит удивляться, как не стоит и полагать, что национальные проекты неаутентичны или кем-то сфабрикованы. Нации никогда не возникают сразу в готовом виде, чтобы тут же заявить о своих претензиях, но всегда создаются национальными движениями, а затем – государствами. Национальные движения всегда работают на два фронта: один – для борьбы с внешним миром, от которого нужно добиваться признания, автономии или независимости, а второй – с самой нацией, которую движение стремится выстроить или изменить. Для большинства движений задача состоит не только в том, чтобы изменить нацию, преобразовать ее, обучить и мобилизовать, чтобы она могла адекватно противостоять вызовам современности, но и в том, чтобы ее воспеть. Представителей нации необходимо приучить воспринимать себя как часть единого народа (в первую очередь это задача массового образования) и принудить отказаться от устаревших обычаев и традиций, которые, как считается, стали причиной ее упадка. Подлинность нации подтверждается обращением к былому величию (часто воображаемому или переосмысленному), запятнанному иностранными заимствованиями. Как отмечалось выше, все национальные движения сталкиваются с диалектическими отношениями между современностью и аутентичностью. Мы увидим это на примере Центральной Азии в следующих главах, однако полезно иметь в виду, что проблема не уникальна для данного региона.

В январе 1924 года партийные власти в Москве решили «начать предварительное обсуждение возможности и целесообразности размежевания казахского, узбекского и туркменского районов [в Туркестане] по национальному принципу»{162}. Это предварительное обсуждение вылилось в полномасштабную дискуссию, которая развивалась стремительно. Комиссии, избранные из числа членов партии и представлявшие разные национальности, высказывали свои соображения относительно создания новых республик. К июню Москва согласовала и одобрила проект размежевания. За лето территориальные комиссии определили новые границы, и к 18 ноября, когда правительства Туркестана, Бухары и Хивы встретились, чтобы распустить эти образования и учредить республики, процесс подошел к завершению.

Москва не собиралась выносить дискуссию в публичную плоскость. Нет уж: вопрос должна была решить именно авангардная партия. Центральноазиатские члены партии ухватились за эту возможность с поразительной готовностью и почти самостоятельно руководили дискуссией по мере того, как она разворачивалась. По сути, они делали все возможное, чтобы реализовать вышеописанные национальные проекты. Все стороны воспринимали существование разных народов в Центральной Азии как очевидный факт. На удивление, ожесточенные споры велись на тему того, как именно Центральную Азию разделять, а не того, стоит ли ее разделять вообще. Против самой идеи размежевания никто не возражал. Некоторые участники проекта выдвинули идею центральноазиатской федерации: вместо нескольких отдельных республик, непосредственно подчиняющихся центру, Центральная Азия могла бы стать единой федерацией национальных республик. Это предложение было основано не на идее единства Центральной Азии, а на принципе сохранения экономических взаимосвязей в регионе. Предложение отклонили. Центральным стал вопрос о том, где именно проходят границы – как этнические, так и территориальные – между народами Центральной Азии. До того момента классификации этнического состава региона не существовало. Первоначальное обсуждение касалось всего трех национальностей. Еще несколько категорий, существующих сегодня в Центральной Азии, сформировались в процессе размежевания, когда интересы местных элит и современные методы этнографической категоризации сложным образом пересеклись с политическими интересами советского режима, который тогда еще только набирал силу.