Центральная Азия: От века империй до наших дней

Следствием внедрения плановой экономики стало окончательное закрытие базаров в Центральной Азии и упадок торгового сословия. Уклад общественной жизни резко изменился. Все пронизывал культ личности Сталина. Непредсказуемые 1920-е годы ушли в прошлое, сменившись абсолютной определенностью политической линии партии, которая, однако, скорее напоминала скользкую гадюку, от которой невозможно убежать. Государство захватило все культурные пространства. Писатели, музыканты и художники теперь обязаны были состоять в официальных союзах, без которых их работы не публиковались. Членство в профсоюзах давало свои преимущества, но также подразумевало и серьезные ограничения по части того, о чем можно писать и сочинять произведения. Ужас и страх государства – перед контрреволюционерами и «врагами народа», которые делали свое черное дело, скрывшись под маской лояльности к советскому проекту, – обрели форму, поскольку их подогревала политическая полиция, свободная от какого-либо надзора. (Что еще хуже, в политической полиции ни о какой коренизации не было и речи. В Центральной Азии в составе этой спецслужбы состояли исключительно европейцы. Центральноазиатские члены партии жаловались на отсутствие коренного населения там, что служило для ОГПУ лишним доказательством их «политической неблагонадежности».) Поскольку в системе по определению не было изъянов, то каждый раз, когда что-то шло не так: например, из-за чрезмерной нагрузки выходила из строя доменная печь, или хлопковые поля приносили меньше урожая, чем ожидалось, или происходили задержки в строительстве, это явно было делом рук «вредителей» и саботажников, врагов революции, а следовательно, и врагов народа. Враги эти становились тем коварнее, чем ближе социализм подходил к достижению своих целей. С ними нужно было расправляться безжалостно. В 1930-е годы произошло огромное расширение ГУЛАГа – государственной системы лагерей принудительного труда, служивших одновременно средством наказания и источником рабочей силы.

Кроме того, советских граждан нужно было защищать от опасностей и соблазнов внешнего мира. В 1923 году государство создало пограничную зону шириной 22 км вдоль всех сухопутных и морских границ под особой юрисдикцией пограничных войск ОГПУ. Контроль государства над этими обширными пространствами, особенно в Евразии, на протяжении большей части 1920-х годов был слабым, однако к началу 1930-х годов границу фактически закрыли. Отчаявшимся гражданам по-прежнему удавалось массово бежать за кордон, правда, как многие казахи обнаружили в 1932 году, эти побеги не оставались без внимания. Кому-то удавалось бежать нелегально. У горного маршрута в Кашгар было достаточно окольных путей, по которым опытные проводники, минуя пограничников, доставляли отдельных лиц или небольшие группы в Синьцзян. В 1930 году, когда Юсуфу Мамуру было 13 лет, его отец, в прошлом преуспевающий торговец из Коканда, перевез его и трех других членов семьи в Кашгар контрабандой. Пеший переход занял двадцать дней, и в пути Юсуф получил обморожение. Группа чуть не попалась пограничникам, но ей все-таки удалось перейти на китайскую территорию. Отец Юсуфа бежал заранее, и ему удалось взять с собой кое-какие средства в виде золотых слитков. За следующий год он собрал почти всю семью в Кашгаре{178}. Семья Юсуфа была одной из нескольких сотен бежавших этим путем. Но даже его в итоге перекрыли, и к середине 1930-х годов Советский Союз оказался фактически отрезан от остального мира. Совершать хадж было запрещено, а поездки за границу стали привилегией, доступной лишь немногим доверенным лицам режима. Представителей Центральной Азии среди них почти не было. Если джадидизм возник благодаря потоку идей со всего мусульманского мира, а в бурные 1919–1922 годы в Ташкенте еще собирались революционеры из далеких стран, то к 1930 году все это ушло в прошлое. В Центральную Азию не поступало ни одного иностранного издания, и единственным местом, которое осталось доступным для амбициозных центральноазиатских интеллектуалов, была Москва.

Тем не менее в трансформации, происходящей по всему Советскому Союзу, было нечто волнующее. Пока капиталистический мир страдал от Великой депрессии, Советский Союз превратился в строительную площадку размером с целый материк. Властям нравилось хвастаться своим великим экспериментом, и они приглашали в гости сочувствующих большевикам представителей Запада. Центральная Азия в этом отношении была важна с той точки зрения, что там как будто бы были искоренены все несправедливости колониального порядка, подданные колоний стали гражданами, а отсталость преодолена. О таких путешествиях 1930-х годов есть небольшой литературный сборник, где хорошо схвачено это чувство радостного возбуждения. Джошуа Куниц, американский коммунист, который путешествовал по Центральной Азии в 1934 году, встречался с молодым таджикским членом Госплана, который сказал ему: