Центральная Азия: От века империй до наших дней

Во всем этом есть некий парадокс, потому что с началом 1930-х годов Сталин потерял интерес к антиколониализму, будоражившему умы в первые годы революции. Разговоры о распространении революции утихли, как и разговоры об индустриализации Центральной Азии. Советская экономическая политика все больше фокусировалась на модели самодостаточного развития, основанной на региональной специализации внутри Советского Союза. Специализацией Центральной Азии стали поставки сырья (хлопка с юга и мяса и зерна с севера) промышленным предприятиям России. В Центральной Азии не было ни одной из великих строек, ставших знаковыми для советских 1930-х годов. Единственным крупным проектом эпохи в регионе стал Большой Ферганский канал, целиком построенный в 1939 году за счет ручного труда. Многие центральноазиатские коммунисты видели в этом все тот же колониализм. Коммунизм в основном привлекал их обещаниями о деколонизации и равноправии, но текущие события выглядели обескураживающими. Многие выдающиеся казахские коммунисты решительно выступали против экономических планов, закрепляющих за Казахстаном роль поставщика сырья для российской промышленности. «Империалистическая российская буржуазия поставляла сырье из отдаленных регионов, а многочисленные фабрики и промышленные предприятия располагала прямо у себя под рукой, – писал Смагул Садвакасов, комиссар просвещения и редактор главной газеты на казахском языке, – социалистическая же промышленность должна развиваться в соответствии с принципом экономической целесообразности», а значит, «предприятия должны располагаться как можно ближе к источникам сырья»{182}. В Узбекистане одержимость власти хлопком вызывала недовольство у многих членов партии, которые ворчали о «красном колониализме». Агенты ОГПУ начали сообщать о кулуарных разговорах членов партии и других лиц, что Узбекистан-де как поставщик хлопка превратился в красную колонию, не лучше (а то и хуже), чем Египет или Индия под британским правлением. Некий Мирзо Рахимов вышел из партии в 1928 году из-за несогласия с основной политикой. «Узбекистан – социалистическая колония, – заявил он, – и не обладает независимостью. Он был бы независимым, если бы был как Египет или Афганистан»{183}.

Партия, конечно же, никогда не ошибалась, и потому, если какие-нибудь заблудшие ее члены и считали политику колониальной, то проблема заключалась в них самих. Инакомыслие было явным признаком идеологической скверны, от которой необходимо было избавиться. Партия всегда с опаской относилась к отсутствию идеологической устойчивости и регулярно проводила чистку в своих рядах. На протяжении почти всех 1920-х годов, когда квалифицированных кадров не хватало, особенно в Центральной Азии, чистки обычно приводили к понижению в должности, переводу в отдаленные регионы или к исключению из партии. К 1929 году несогласным членам партии уже грозила тюрьма или, что еще хуже, ГУЛАГ. В 1930-е годы одна чистка сменялась другой и все советское общество так или иначе столкнулось с этими волнами. По мере того как самых разных людей привлекали по весьма неправдоподобным обвинениям в антисоветской или контрреволюционной деятельности, население ГУЛАГа росло. Чистки затрагивали высшие уровни руководства во всех советских учреждениях: армии, наркоматах, учебных заведениях и в самой партии. Кульминацией процесса стал Большой террор 1936–1938 годов, в ходе которого на показательных процессах в Москве некоторые из самых известных старых большевиков сознались в серии фантастических преступлений против революции, государства и народа и были казнены в надлежащем порядке.