Центральная Азия: От века империй до наших дней

Первые выходцы из Центральной Азии начали прибывать в нацистские концентрационные лагеря в конце лета 1941 года. Их путь из колхоза в лагерь военнопленных оказался на удивление коротким. Большинство из них никогда не держали в руках винтовки до того, как их призвали в армию, а теперь они надели форму и (с минимальной военной подготовкой) отправились на фронт, где их немедленно брали в плен, если не убивали. В плену вероятность быть убитым не уменьшалась. Советский Союз не подписал Женевскую конвенцию 1929 года об обращении с военнопленными, поэтому советские войска не имели правовой защиты статуса военнопленных. Летом и осенью 1941 года отряды Шуцштаффеля (СС) – и, по-видимому, обычные солдаты – казнили многих военнопленных мусульман за то, что те обрезаны, поскольку для нацистов это служило доказательством принадлежности к еврейскому народу. В другом случае группу заключенных из Центральной Азии перевезли в концентрационный лагерь в Нидерландах, чтобы продемонстрировать образец Untermenschen («недолюдей») из Советского Союза скептически настроенным голландским коммунистам. Многие пленные не пережили жестокого обращения и зимних холодов, а 77 выживших в апреле 1942 года отвели в лес и расстреляли{243}. Казни продолжались, но одновременно нацистские власти сделали первые шаги, чтобы создать Туркестанский легион. Они искали своих единомышленников в крошечном сообществе эмигрантов из Центральной Азии. Одной из таких фигур был Вели Каюм-хан, из тех студентов, которых отправили из Бухарской республики на учебу в Германию в 1922–1923 годах. Каюм-хану удалось остаться в Германии, когда Советы прекратили выплату стипендий студентам и отозвали их в Советский Союз. В 1941 году он привлек внимание немецких властей. Кроме того, нацисты разыскивали Мустафу Шокая, главу недолговечного автономного правительства Туркестана в 1917–1918 годах. Шокай жил в пригороде Парижа Ножан-сюр-Марн, где издавал Йош Туркистон («Молодой Туркестан»), скромный журнал для эмигрантского сообщества, и благодаря своим лекциям стал единственным голосом центральноазиатской эмиграции в Европе. После начала войны с Советским Союзом его арестовали и поместили в лагерь в Компьене вместе с другими эмигрантами из бывшей Российской империи. Оттуда его вызвали в Берлин для работы с военнопленными из Центральной Азии. Ему было любопытно – впервые за несколько десятилетий – встретиться с жителями Центральной Азии нового поколения и оценить ситуацию. То, что он увидел, его сильно встревожило. Еды, одежды и крова не хватало, а обрезанных мужчин моментально расстреливали без суда и следствия. «Невозможно описать все разнообразие бессмысленных казней в Дембице, – писал он Каюм-хану после посещения концентрационного лагеря в Польше. Каждый раз, выезжая из лагеря, я видел несколько трупов с разбитыми черепами… Интересно, насколько это связано с "азиатской заразой", о которой каждый день кричат громкоговорители по всей Германии»{244}. К нацистскому движению он симпатий не испытывал, однако идея о том, что победа нацистов разрушит Советский Союз и освободит Центральную Азию, вызывала у него сочувствие: «Да, у нас нет другого пути, кроме антисоветского, кроме желания победить Советскую Россию и русский большевизм. Этот путь, помимо нашей воли, лежит через Германию. И он усеян трупами казненных в Дембице»{245}. Эта «мелкая, жалкая плата человеческим несчастьем» была необходима для национального освобождения.