Центральная Азия: От века империй до наших дней

Подобная работа по созданию канона практически в точности напоминает то, чего добилась интеллигенция советских республик в послесталинский период. Однако советскую интеллигенцию поддерживали уверенные в себе национальные политические элиты, укоренившиеся в советских институтах и партии. У уйгурских элит было гораздо меньше возможностей для маневра. Карьера Азизи демонстрирует эту разницу со всей ее спецификой. Азизи родился в богатой уйгурской семье в 1915 году и был одним из «ташкентцев», когорты уйгурской молодежи, получившей образование в Узбекистане в 1930-х годах. Он был министром образования в кульджинской ВТР. Когда все высшее руководство республики погибло в загадочной авиакатастрофе, Азизи остался ее старшим членом и одним из немногих посредников КПК в провинции. Еще четверть века он был самым видным уйгурским коммунистом и возглавлял правительство Синьцзяна с 1955 по 1967 год, а затем с 1972 по 1978 год. Во время второго срока он также был секретарем Синьцзянского комитета КПК – единственный раз, когда этот пост занимал не ханец. Затем, с 1993 по 1998 год, он занимал пост заместителя председателя Народного политического консультативного совета Китая, с которым КПК совещалась по вопросам законодательства. Он умер в своей постели в 2003 году. Азизи был мастером выживания и прошел через все перипетии и повороты тех десятилетий главным образом благодаря тому, что был рупором Пекина. В 1958 году он осудил «правый» и «местный национализм» и на протяжении всей Культурной революции преданно повторял заявления Мао и с энтузиазмом выступал представителем партии по вопросам национальностей. Он восхвалял Мао словами советских республиканских лидеров 1930-х годов, а не своих собственных современников. Ибо Азизи не был Рашидовым. Узбекскому первому секретарю приходилось выполнять производственные планы и соблюдать множество правил игры, однако он возглавлял узбекскую политическую элиту, которая контролировала республику и очень уверенно себя чувствовала в советской среде. Узбекские элиты имели возможность – которой они пользовались – прославлять свое наследие и гордиться принадлежностью к советской семье народов. У уйгурских элит таких возможностей не было, как не было и аналогичной уйгурской политической элиты.

Помимо всего прочего, Азизи был писателем, драматургом, поэтом и историком, и его творческая работа связана с созданием уйгурского национального прошлого и прославлением уйгурских национальных героев. В 1950-х годах он принимал участие в сборе, записи и публикации корпуса музыки мукам и соответствующих песен. После двадцати лет разруливания последствий Культурной революции он снова взялся за перо в более спокойные 1980-е годы, когда вышел на пенсию. Азизи – автор одного из первых исторических романов той эпохи, эпоса на тысячу страниц, где повествуется о жизни Сатука Богра-хана, а также оперы о жизни Аманнисы Хан, других исторических произведений и большого количества стихов. Еще он опубликовал пространные мемуары, в которых повествует о своей жизни на тысяче страниц, однако они заканчиваются 1949 годом. Во всем этом обширном корпусе текстов стоит обратить внимание на короткую повесть-притчу, опубликованную в кашгарском литературном журнале в 1983 году. Это история о лягушке, которая жила в пруду на скотном дворе, где правил петух. Лягушка выползает из пруда и хочет взойти на трон скотного двора. Она прокладывает себе путь наверх, льстя петуху и распевая о нем хвалебные песни. Петух настолько впечатлен, что назначает лягушку беком пруда. Обитатели пруда, став свидетелями подобострастия лягушки, теряют к ней всякое уважение и отказываются признавать ее власть. В отчаянии лягушка пытается взобраться на дерево, где живет петух, но теряет хватку и разбивается насмерть. Петух испытывает потрясение, однако, придя в себя, он восклицает: «Что ж, ты получила то, что заслужила… Разве может лягушка сравняться с петухом?» Эта сказка – горькая сатира на жизнь самого Азизи: сколько бы он (лягушка) ни льстил Мао (петуху), Мао все равно не поднимет его до своих высот. Лесть стоила Азизи уважения других обитателей пруда (Синьцзяна). «Этот уйгурский скотный двор пронизан надменностью и покровительством китайского режима и в конечном счете его расизмом, – пишет Гарднер Бовингдон. – Идея того, что биологический вид – это судьба, перекликается с ханьским шовинизмом в обществе в целом»{353}. Выйдя на пенсию, Азизи, похоже, осознал пределы возможностей, предоставляемых китайским режимом своим меньшинствам.