Центральная Азия: От века империй до наших дней

Публикации на уйгурском языке ограничивались официальными газетами и журналами, художественную литературу печатали мало. Новая эра началась в 1978 году, когда стал издаваться ряд новых литературных и научных журналов, и с небольшим запозданием возник уйгурский роман. Уйгурскому языку снова присвоили статус официального. Латинский алфавит, введенный в 1957 году, так и не был внедрен в полной мере. Стремление к латинизации получило новый импульс в 1970 году, когда пыль немного улеглась. «Реформа уйгурских и казахских символов – это революция, которая ломает старое и создает новое, – провозгласил Азизи. – Это событие имеет большое практическое и далеко идущее историческое значение в политической и культурной жизни уйгурского и казахского народов»{352}. Однако новая письменность так и не прижилась, и в 1982 году проект свернули окончательно. К 1986 году ушли последние латинские символы. С тех пор в уйгурском и казахском языке используется модернизированная арабская вязь, которая, как отмечалось выше, впервые появилась в Советском Союзе в 1920-х годах. Это был во многом джадидский проект, разработанный в годы Гражданской войны в России. Арабская письменность Синьцзяна – малая часть наследия джадидизма, уцелевшая в XXI веке. Наряду с орфографической реформой началась разработка новой лексики и стандартизация грамматики. Как и другие проекты современных языковых реформ, литературный уйгурский язык был приближен к разговорному варианту, а диалекты региона Или вошли в основу современного стандартизированного языка. Таким образом, многие арабские и персидские слова заменились народными вариантами, тюркскими эквивалентами, а для новых в регионе объектов и понятий были созданы новые слова. Давление власти, стремящейся внедрить в новый словарный состав китайские заимствования, оказалось весьма нерезультативным. Уйгурские писатели впитали много русской лексики – в особенности, но не исключительно, в политической сфере – в межвоенные годы. Эту лексику китайские эквиваленты так и не вытеснили. На сегодняшний день в письменном уйгурском языке по-прежнему много заимствований из русского. (Например, в полном названии самого региона на уйгурском языке, Шинҗаң Уйғур автоном райони, два русских слова.)

Уйгурские интеллектуалы в 1980–1990-х годах обладали большей свободой действий, чем до или после того, и создали убедительно выглядящий нарратив об уйгурской нации, которая непрерывно существовала в Синьцзяне на протяжении веков. Основным средством выражения этой идентичности стал исторический роман, который пережил бум популярности в 1980–1990-х годах. Как и в брежневский период в советской Центральной Азии, романисты могли писать более свободно, чем историки, и такие писатели, как Абдурахим Откур, Сайфутдин Азизи и Абдували Эли, разворачивали перед читателем панорамы уйгурской истории. Благодаря исследованиям этнографов и музыковедов сформировался пантеон национальных культурных героев, которых все уйгуры могли считать своими. В него вошли такие личности, как Сатук Богра-хан, караханидский принц Кашгара X века и первый тюркский правитель, принявший ислам; Юсуф Хасс Хаджиб, поэт и писатель XI века, чья поэма «Благодатное знание» была одним из первых письменных произведений на тюркском языке; его современник Махмуд аль-Кашгари, лексикограф, составивший первый сборник тюркских наречий (на арабском языке); Аманниса Хан, наложница правителя Яркенда XVI века, которой приписывают сборник «Двенадцать уйгурских мукамов». Все эти деятели жили и работали в Восточном Туркестане, и само их существование подтверждает претензии уйгурского народа на территории Синьцзяна. Таким образом, уйгурское видение собственной истории фундаментально расходится с представлениями китайского государства. Такие истории служили скрытым опровержением официальных заявлений правительства, в которых говорилось, что Синьцзян издревле был частью Китая.