Центральная Азия: От века империй до наших дней

Смерть Мао положила конец Культурной революции. В течение месяца руководство партии арестовало его главных последователей – «банду четырех», в которую входила и его вдова, – и постаралось дистанцироваться от политики предыдущего десятилетия. В 1978 году КПК избрала первым секретарем Дэна Сяопина, бывшего товарища Мао, дискредитированного во время Культурной революции. Дэн положил начало эпохе реформ, в ходе которой маятник качнулся обратно – в сторону умеренности в отношениях КНР с национальными меньшинствами. В мае 1978 года после более чем десятилетнего бездействия была восстановлена государственная комиссия по делам национальностей, основной орган, контролировавший реализацию национальной политики, и вопрос признания и учета различий постепенно вернулся к официальной риторике. Для Синьцзяна эпоха реформ открыла новые возможности. Репрессии против ислама прекратились, и в начале 1980-х годов государство даже профинансировало ремонт и реставрацию мечетей, которые пострадали во время Культурной революции{348}. Оно восстановило Китайскую исламскую ассоциацию, вновь разрешило мусульманское образование и даже оплатило обучение небольшого числа местных имамов в Китайском исламском институте в Пекине (некоторых даже отправляли в Египет){349}. Языковые права вновь оказались на повестке дня, и местные национальные культуры обрели новое пространство. 1980–1990-е годы, по-видимому, стали золотым веком современной уйгурской культуры, когда появились новые формы самовыражения, а уйгурским интеллектуалам удалось убедительно рассказать о прошлом своего народа.

Коммунистический режим создал уйгурские академические и культурные учреждения в начале 1950-х годов и поставил перед ними задачу стандартизации уйгурского языка, сбора и систематизации уйгурского фольклора и другого культурного наследия, а также создания академических трудов, соответствующих современной эпохе. Синьцзянский комитет по орфографической реформе разработал стандартную орфографию, основанную на реформированной арабской письменности, которая в Советском Союзе была введена в 1920-х годах. В 1956 году Пекин решил перевести все языки меньшинств на кириллицу, но, прежде чем в этом отношении было что-то предпринято, альянс с Советами подошел к концу, и предпочтение было отдано латинице. В 1957 году уйгурский и казахский языки перевели на латиницу, причем у латинских букв были те же значения, что и у недавно принятой транскрипции пиньинь для китайского языка. (Таким образом, буква q обозначала [ч], а x – [ш].) Переход происходил одновременно с Большим скачком, и любое инакомыслие было недопустимо. «Выступать против принятия новых систем письменности, основанных на Плане фонетической записи китайского языка (пиньинь), и против развития языков меньшинств наряду с китайским языком – значит выступать против социализма и коммунизма китайских народов, а выступать против реформы письменности языков меньшинств, основанной на Плане, – значит противостоять единству всех китайских национальностей и объединению родины», – писал Азизи в 1960 году{350}. Началась работа по сбору и сохранению культурного наследия Синьцзяна, наиболее важной частью которого стал корпус музыки мукам и соответствующих песен. Однако в хаосе Большого скачка и Культурной революции, когда уйгурских интеллектуалов в больших количествах увольняли с работы, подвергали публичному осуждению и зачастую арестовывали, эта культурная деятельность почти прекратилась. Весьма показательна судьба лингвиста Ибрагима Мути. Он опубликовал современное издание пятиязычного словаря XVIII века. В 1960 году его арестовали по обвинению в местном национализме, и он провел пятнадцать лет в тюрьме. Как только началась Культурная революция, его подвергли публичному осуждению и проводили с ним «сеансы борьбы», во время которых следователи роняли ему на голову тома его словаря{351}. Мути дожил до эпохи реформ, когда уйгурский академический мир восстановился.