Центральная Азия: От века империй до наших дней

Борьба с местным национализмом была связана с двумя важными событиями. Первым стало ухудшение отношений с Советским Союзом. После того как в 1956 году Хрущев сменил курс, напряженность, которая и так всегда существовала в китайско-советском альянсе, вышла на первый план. Мао облачился в мантию «марксистской ортодоксии» и обвинил Хрущева в ревизионизме и капитуляции в классовой борьбе внутри страны, а также в борьбе с капиталистическим блоком за рубежом. В Синьцзяне симпатии к ревизионизму стали признаком политической неблагонадежности и контрреволюционной деятельности. Вторым событием стало начало Большого скачка – программы форсированного преобразования сельскохозяйственной экономики Китая в индустриальную. Она напоминала сталинскую мобилизацию 1930-х годов, призванную подтолкнуть индустриализацию. В Синьцзяне эта программа подразумевала отказ от политики примирения с местными национальными особенностями. Если Китай собирается сделать рывок вперед, необходимо уничтожить все формы отсталости, независимо от их национального или культурного происхождения. Официальная риторика теперь считала национальную проблему проблемой классовой, которую необходимо решить путем борьбы с классами-угнетателями у каждого народа по универсальным методам. Любая защита местных особенностей приравнивалась к местному национализму. Прежние опасения перед «великоханьским шовинизмом» исчезли. Теперь ситуация была предельно ясна: ханьцы олицетворяют современность, а все остальные культуры – отсталые по определению, и преодоление их отсталости требует копирования ханьских обычаев. Радикализм Большого скачка породил в Синьцзяне ханьский шовинизм.

Скачок преобразовал сельскохозяйственный сектор Синьцзяна. Всех крестьян Синьцзяна объединили в 562 коммуны, в среднем по 5500 домохозяйств в каждой, а пастбищные районы окончательно подчинили новому порядку. В 1958 году кочевников на севере объединили в 24 коммуны, их животных «обобществили», тогда как прибыль стали делить{342}. Государство проявляло осторожность и платило за животных, которых распределяли в коммуны, однако цель его состояла в том, чтобы превратить скотоводов-кочевников в фермеров, находящихся в зависимости от государства и производящих для него продукцию. В коммунах были столовые, которые заменили индивидуальные кухни (семейная кухонная утварь переплавлялась в «дворовых домнах» и шла на производство стали для индустриализации). Борьба с отсталостью особенно затронула ислам и исламские институты, что опять же напоминает о сталинских программах 1927–1941 годов, однако происходившее тогда в Синьцзяне гораздо хуже задокументировано. Нападки на «религиозное и консервативное мышление» привели к тому, что мечети и святилища закрывали и часто вовсе разрушали, а исламские праздники и поездки в хадж запрещали.

Большой скачок привел к еще большим катастрофам, чем коллективизация в Советском Союзе. Разразился голод еще больших масштабов (оценки общего числа жертв варьируют от 30 до 45 миллионов), однако его эпицентр располагался в самом Китае, и он в значительной степени пощадил Синьцзян. Тем не менее провинциальные власти призывали людей есть меньше и отправлять зерно в другие районы страны{343}. Коммунальные столовые были обязаны «популяризировать передовой метод продуманного использования зерна посредством смешивания фуражного зерна с мелким, приготовления изысканных блюд из кормового зерна и чередования твердой пищи с кашами»{344}. Нехватка продовольствия в Урумчи привела к закрытию университетов в декабре 1959 года. Кроме того, Скачок спровоцировал последнее массовое переселение через китайско-советскую границу.