Центральная Азия: От века империй до наших дней

В 1920-х годах Коминтерн вынудил зарождавшуюся КПК включить в повестку концепцию национальной автономии. Конституция недолго просуществовавшей Китайской Советской республики в провинции Цзянси (1931–1934) признавала право национальных меньшинств (шаошу миньцзу) на самоопределение (цзыцзюэ). В ней утверждалось, что «Советский Союз всегда признавал право малых и слабых миньцзу на отделение от Китая и создание собственного независимого государства»{330}. Тем не менее влияние Коминтерна на партию ослабевало, и вскоре после этого КПК отказалась от какой бы то ни было поддержки независимости и самоопределения. В 1930-е годы заявления КПК были более двусмысленными, и в них говорилось о «цели национальной свободы для всех национальных меньшинств в Китае»{331}. Японское вторжение в Китай заставило Мао многое пересмотреть. Даже классовая борьба отошла на задний план, и предметом борьбы стал китайский народ (чжунхуа миньцзу). Пока теоретики Гоминьдана настаивали на расовом единстве и общем происхождении всех китайцев, коммунистические авторы говорили о «взаимосвязанной исторической эволюции многосоставного, но органически единого чжунхуа миньцзу»{332}. Возможно, писатели-коммунисты представляли путь к национальному единству по-другому, однако единство было для них столь же важным вопросом, не требующим отступлений, как и для Гоминьдана. Коммунисты тоже считали, что «различные миньцзу [должны] объединиться в единое целое, чтобы совместно противостоять японским захватчикам». Миньцзу должны были иметь равные права, а также «право самостоятельно управлять своими делами», но существовать они должны были в едином государстве. Накануне победы коммунистов Сталин послал Анастаса Микояна в Китай для переговоров с лидерами КПК. Микоян несколько раз встречался с Мао в полевом штабе. Во время обсуждения национального вопроса Микоян предположил, что КПК не должна «перегибать палку в национальном вопросе, предоставляя независимость национальным меньшинствам и тем самым сокращая территории китайского государства». Он передал пожелание Сталина, чтобы решение национального вопроса подчинялось более глобальным политическим целям. Мао и так все это знал. «Мао Цзэдун был рад услышать этот совет, – отмечал Микоян, – но по его лицу было видно, что он и не собирался никому давать независимость»{333}.