Центральная Азия: От века империй до наших дней

Мирный договор, положивший конец гражданской войне в Таджикистане, обеспечил Партию исламского возрождения местами в правительстве, и в течение нескольких лет Таджикистан представлялся страной, обеспечивающей религиозную свободу и – единственной на постсоветском пространстве – создавшей режим благоприятствования для исламской политической партии. Ситуация изменилась по мере укрепления власти Эмомали Рахмонова. Государство установило контроль над деятельностью улемов и превратило их в государственных служащих. С января 2014 года государство платит им зарплату, и они обязаны носить униформу и читать проповеди, предварительно одобренные Советом улемов – официальным духовным управлением страны. В 2009 году закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» ввел квоту на количество мечетей и принудил их регистрироваться. Все неофициальные мечети закрыли. В 2010 году, согласно этому закону, все граждане Таджикистана, обучающиеся в религиозных учреждениях за рубежом (в основном в Египте, Иране и Пакистане), обязаны были вернуться домой. Еще через год закон «Об ответственности родителей за образование и воспитание детей» запретил давать детям религиозное образование на дому, а подросткам – участвовать в любых религиозных мероприятиях, за исключением похорон. Родительская ответственность за благополучие детей теперь подразумевает и контроль за тем, чтобы они не прогуливали школу ради молитв в мечети{418}. Политика Таджикистана в отношении ислама к этому моменту была неотличима от политики Узбекистана. Другие страны постсоветской Центральной Азии держатся от ислама на таком же расстоянии и развили аналогичные механизмы контроля.

Отношение китайского государства к исламу еще враждебнее. Бывшие советские страны Центральной Азии регулируют ислам, хотя и считают его частью своего национального наследия. У китайского же народа, как его представляет государство, с исламом нет ничего общего. Еще до 2016 года, когда государство стало требовать китаизации всех религий в стране, оно ввело строгие ограничения на религиозную деятельность. Оно мирилось с религией, однако заявляло, что не позволит какой бы то ни было «организации или отдельному лицу использовать религию для участия в деятельности, которая нарушает общественный порядок, наносит ущерб здоровью граждан или противоречит государственной системе образования или в любой другой деятельности, каковая наносит ущерб государственным или общественным интересам или законным правам и интересам граждан»{419}. Механизмы контроля здесь были аналогичны тем, что использовались в Центральной Азии: Государственное управление по делам религий контролировало деятельность организаций, правда на практике местные власти обходят предписания закона и сами взаимодействуют с религиозными учреждениями. Разница снова заключается в том, что независимые республики уравновешивают контроль над религией признанием национальной культуры, тогда как в Синьцзяне обходятся без этих дополнительных реверансов. Что еще более важно, китайское государство начало заявлять, что недовольство уйгуров само по себе является выражением исламского экстремизма. Этот диагноз и привел к откровенно антиисламской программе по борьбе с экстремизмом, запущенной в 2016 году.

Глава 24 Прошла ли постсоветская эпоха?

Несмотря на совместно прожитое прошлое и другие общие черты, за одно поколение после распада Советского Союза пять независимых государств Центральной Азии прошли разные пути. Сегодня у них разные очертания и разные представления о своем месте в мире. Вкратце рассмотрим ситуацию во всех пяти странах, чтобы подчеркнуть различия и избавиться от ленивой привычки думать, что все эти «-станы» на одно лицо.