Центральная Азия: От века империй до наших дней

К 2010-м годам руководство КПК, похоже, решило, что ее контроль над государством достаточно прочен и она может делать в неханьских частях страны все, что ей заблагорассудится, не считаясь с последствиями внутри Китая или с международным мнением. Любое выражение несогласия с официальной националистической линией стало считаться признаком экстремизма или сепаратизма. Возьмем случай Ильхама Тохти (р. 1969), профессора экономики Центрального университета национальностей (ныне Китайского университета миньцзу) в Пекине. Он не выступал за независимость Синьцзяна, однако критиковал официальную политику в регионе. В 2011 году власти обратились к нему с просьбой проанализировать ситуацию. Он согласился, однако статья, которую он написал, возмутила чиновников, и в январе 2014 года его арестовали по обвинению в «сепаратизме» и «разжигании межнациональной розни». В сентябре суд приговорил его к пожизненному заключению и наложил арест на все его имущество. С тех пор на Западе он получил ряд наград в области прав человека (в том числе премии имени Андрея Сахарова и Вацлава Гавела, а также премию от ПЕН-клуба), но это признание не отменяет того факта, что китайское государство заключило его в тюрьму за то, что он заявил об абсолютно очевидном: официальная политика в Синьцзяне ставит ханьцев выше уйгуров и автономии миньцзу не существует. И похоже, что с точки зрения китайского государства уйгуры как народ отказались от гражданских обязательств и, следовательно, от любых прав, которые с ними связаны. Ценой повторного допуска их к китайскому гражданству стало перевоспитание, благодаря которому уйгуры должны превратиться в достойных членов общества. Три зла – сепаратизм, экстремизм и терроризм – будут стерты из их сознания, чтобы они смогли стать достойными гражданами государства-расы, в котором нуждается Китай, единая многонациональная страна. Таков был путь к лагерям политического перевоспитания в Синьцзяне.

У КПК была долгая история патологизации инакомыслия и обращения с ним как с психическим заболеванием, и вот к 2016 году она классифицировала экстремизм как болезнь. Лекарством должна была стать борьба с экстремизмом (цюйцзидуаньхуа), при которой человеческие умы предполагалось «менять при помощи образования» и делать взгляды менее экстремистскими. 29 марта 2017 года правительство Синьцзяна приняло постановление о деэкстремизации, комплекс административных мер «для сдерживания и искоренения экстремизма, предотвращения экстремистских нарушений и обеспечения общественной стабильности и прочного мира и порядка»{445}. Цель состояла в том, чтобы изменить сознание и мнение тех, кто заражен экстремизмом. Как выразился в 2017 году Мэн Цзяньчжу, тогдашний секретарь Центральной комиссии по политическим и правовым вопросам Китая, с помощью «религиозных наставлений, юридического образования, обучения навыкам, вмешательств психологического характера и множества других методов необходимо повысить эффективность изменений посредством образования, тщательно реформируя их в направлении здравомыслия и общего смягчения нрава»{446}. В брошюре, опубликованной правительством префектуры Хотан в апреле 2017 года, этот вопрос излагался несколько иначе: «Трансформация посредством образовательных классов подобна бесплатному лечению в народной больнице для людей, чье сознание поражено болезнью». Борьба с экстремизмом сродни детоксикации, и она должна в целом применяться ко всему обществу. «Нельзя выкорчевать по отдельности все сорняки, притаившиеся в посевах, – сказал один ханьский чиновник. – Чтобы уничтожить их все разом, нужно распылить химикаты… Перевоспитывать этих людей – это как распылять химикаты на посевы. Вот почему это перевоспитание всеобщего характера, оно не ограничивается небольшой группой людей»{447}.