Центральная Азия: От века империй до наших дней

К 2018 году программа китаизации вышла за пределы Синьцзяна и охватила всех китайских мусульман, включая хуэй-цзу, которые до тех пор вообще не считались угрозой. Мечетям в Нинся и Ганьсу приказали снять полумесяцы и купола, а халяльные рестораны в собственно Китае, которые долгое время были неотъемлемой частью городских ландшафтов, вынудили убрать вывески, указывающие на их халяльный статус. Эта политика опирается на исламофобию среди ханьского населения, набирающую все большую популярность и охватывающую уже более общие, широкие формулировки ислама, которые со специфически китайскими особенностями применяются к мусульманскому населению Китая. Что касается Синьцзяна, то с 2016 года официальная риторика принимает все более резкую форму. В официальном документе, опубликованном в июле 2019 года, утверждалось, что «обращение уйгуров в ислам было не добровольным выбором простых людей, а результатом религиозных войн, в ходе которых он был навязан правящим классом… Ислам не является ни коренной, ни единственной системой верований уйгурского народа»{467}. Теперь уйгуры лишились прав не только на Синьцзян, но и на ислам.

Все это происходит на виду у всего мира, связанного мгновенным обменом информацией. До конца 2018 года китайские власти категорически отрицали существование лагерей, однако тщательная детективная работа ученых и журналистов с использованием спутниковых снимков и Google Earth обеспечила доказательства их строительства{468}. Уйгурские активисты за рубежом используют эту информацию, пытаясь повлиять на международное мнение. Синьцзян в значительной степени выпал из сферы внимания международного сообщества еще до начала нового тысячелетия, но сейчас его все чаще признают важной горячей точкой. До распада Советского Союза основным центром активности уйгурских эмигрантов была Турция. Иса Юсуф Алптекин и Мехмед Эмин Бугра, двое из «трех господ», которые сотрудничали с Гоминьданом в 1940-х годах, переехали туда после победы коммунистов и начали упорную, хотя и не очень успешную кампанию по привлечению внимания международного сообщества к проблеме Восточного Туркестана. После окончания холодной войны уйгурский активизм переместился на Запад. Его флагманом является Всемирный уйгурский конгресс, зонтичная группа со штаб-квартирой в Мюнхене, которая делает все возможное для продвижения интересов уйгуров. С начала тысячелетия уйгурам удалось привлечь внимание международной прессы – отчасти благодаря усердию уйгурской диаспоры. Однако добрая воля Запада несравнима с мощью китайского государства и имеющимися в его распоряжении ресурсами.

КНР агрессивно борется с вниманием мирового сообщества к Синьцзяну (и к Тибету, если уж на то пошло), называя это вмешательством в свои дела. Кроме того, государство преследует уйгуров, которым удалось покинуть страну. Посольства Китая отказываются продлевать паспорта уйгурским гражданам, проживающим или обучающимся за границей, тем самым вынуждая их возвращаться или терять гражданство. Уйгурские семьи, которые ищут убежища в других странах, тоже становятся мишенями. Китайское государство выкручивает руки другим государствам, чтобы те выдавали им уйгуров. Реакция других центральноазиатских государств и мусульманского мира в целом довольно сдержанная. Казахстан, где проживает многочисленное уйгурское население и который служит маяком многим синьцзянским казахам, на короткое время стал центром уйгурской активности. Однако дипломатический вес Китая и его мягкая (и не только мягкая) сила помешали Казахстану стать платформой для уйгурского инакомыслия. К 2019 году правительство Казахстана уже арестовывало уйгурских активистов и в некоторых случаях депортировало их в Китай. Остальные мусульманские страны в основном ответили молчанием (большинство из этих стран в той или иной степени вынуждены принимать помощь от Китая), и единственным источником протеста оставался Запад. Возможности такого протеста добиться каких-либо изменений в китайской политике, разумеется, крайне ограниченны.