Центральная Азия: От века империй до наших дней

В 2018 году китайские власти перестали отрицать существование лагерей и заявили, что это «институты профессионального обучения» и бесплатные школы-интернаты. В 2019 году они приглашали иностранных журналистов на строго контролируемые экскурсии по такого рода объектам. Таким образом, мир увидел видеозаписи уйгурских заключенных, которые занимаются уйгурскими народными танцами, поют песни на китайском языке и рассказывают посетителям о преимуществах заключения. В декабре 2019 года Шехрет Закир, глава уйгурского правительства Синьцзяна, объявил, что все задержанные окончили профессиональную подготовку. Однако никаких новостей о возвращении задержанных домой не поступало. Зато «слитые» документы показали, что задержанных переводили на фабрики по всему Китаю и заставляли заниматься принудительным трудом. (Центральное правительство рекламирует это в качестве программы по борьбе с бедностью в Синьцзяне.) Такие работники живут в раздельных общих спальнях, они обязаны посещать уроки китайского языка и патриотического воспитания и находятся под постоянным наблюдением, что, помимо прочего, делает невозможным совершение исламских ритуалов{469}. Согласно другим сообщениям, все большее число задержанных предстает перед судом в рамках обычной уголовной системы и получает тюремные сроки{470}. Имеются достоверные сведения о принудительной стерилизации уйгурских женщин{471}. Уже давно существуют опасения относительно выемки органов в лагерях и тюрьмах Синьцзяна.

Я посетил Синьцзян в июне 2019 года, и это была самая странная исследовательская поездка за всю мою карьеру. Повсюду были камеры слежения, а также контрольно-пропускные пункты и полицейские участки. Красные знамена с официальными лозунгами в стиле кампаний времен Мао и Сталина размещены буквально на каждом шагу, и не только в общественных местах, но и на разного рода торговых заведениях, принадлежащих уйгурам. Уйгурские магазины пестрели рекламой о продаже алкоголя, и по крайней мере в одном уйгурском ресторане быстрого питания, где я был, в меню, помимо гамбургеров и кебаба, предлагалась лапша со свининой. С улиц исчезли хиджабы. Огромная мечеть Байтуллы в Кульдже, построенная в 1990-х годах и символизирующая как новое благочестие, так и подъем уйгурского среднего класса, была закрыта, и на ней развевался китайский флаг и растяжка с надписью (только на китайском языке): «Активно продвигайте взаимную адаптацию религии и социализма». Мечеть Хейитга в Кашгаре была открыта для богослужений (правда, в пятницу днем в мечети на 10 000 человек было менее 200 человек), однако вне молитвенного времени она служила туристической достопримечательностью, и войти в нее можно было только по билету за 45 юаней. Знаменитый ночной рынок Кашгара превратился в фуд-корт под открытым небом (все продавцы принимали оплату через WeChat Pay, китайский цифровой кошелек), где продавалась китайские еда и пиво. «Мечта Кашгара», бар в мечети, пестрел напитками, но народу в нем было немного. Радио и телевидение на уйгурском языке продолжали вещание, однако из магазинов исчезли уйгурские книги. Я посетил множество книжных в трех разных городах и обнаружил, что на уйгурском языке там продаются всего две книги по садоводству и перевод второго тома нетленного труда Си Цзиньпина «О государственном управлении». Один уйгурский собеседник разоткровенничался со мной: «Все книги, опубликованные в период с 2003 по 2016 год, признали незаконными, и в домах проводили обыски. Люди сжигали свои книги». Удивило меня огромное количество уйгуров, на которых был аппарат наблюдения.

Пока я пишу эти строки, десятая часть мусульманского населения Синьцзяна находится в заключении, детей разлучают с семьями и отправляют в школы-интернаты, женщин принудительно стерилизуют, а интеллектуалов подвергают чистке. Как далеко зайдет эта программа и когда она закончится – сказать невозможно. Однако важно задаться вопросом, какое место она занимает в истории насилия со стороны государства в Центральной Азии и за ее пределами. Масштабы и амбиции этого насилия поражают воображение. Независимые государства Центральной Азии тоже проявляют мало терпимости к инакомыслию и считают исламский экстремизм серьезной опасностью, однако у них совершенно другая позиция, да и по своим масштабам их программы не сравнятся с китайскими. Это связано с тем, что независимые страны Центральной Азии – национальные государства коренных народов. Ислам – часть их национального культурного наследия, которое они стараются охранять. Взяв курс на китаизацию, Китай, без сомнения, стал национальным государством ханьцев, в котором уйгуры и казахи представляют меньшинства, а ислам считается чуждой религией. Таким образом, подавление ислама, уйгурской и казахской культуры в КНР происходит с принципиально иной позиции по сравнению с независимыми государствами Центральной Азии.