Центральная Азия: От века империй до наших дней

Царской империей управляла многонациональная военная элита, и оппозиция ей тоже была многонациональной. Представителей нерусских народов в рядах большевиков, создавших Советский Союз, было более чем достаточно. Русские составляли лишь немногим более половины населения СССР (их доля в населении составляла 52,9 %, по переписи 1926 года, и достигла максимума в 58,4 % в 1939 году, но затем послевоенное присоединение Прибалтики, Западных Украины и Белоруссии сократило эту долю). Русские доминировали в государстве, но у них никогда не было возможности претендовать на то, что они им владеют. Союз Советских Социалистических Республик был единственной страной в мире, в названии которой не было ни одного географического или этнического признака. Слово «советский» – этнически нейтральная категория, которая легко сосуществовала с национальными определениями, как, например, «туркменский» или «киргизский». В послевоенные десятилетия в советской Центральной Азии произошли огромные изменения. Ее жители в полной мере стали гражданами СССР и отныне отождествляли себя с этим государством и его мифологией. Пройдя Вторую мировую войну, все граждане обрели общее прошлое в стране, которая поддерживала определенные общечеловеческие ценности. Жители Центральной Азии активно участвовали в советском проекте и считали его и своим тоже. Они представляли страну за рубежом и боролись за нее, будучи ее гражданами. Более половины нынешнего населения независимых государств Центральной Азии родилось уже после распада Советского Союза, а большинство представителей старшего поколения вспоминают его с теплотой – как место, где «дружба народов» была реальностью, где воплощались возможности и равенство, где каждый мог добиться успеха собственным трудом{476}. Конечно, свою роль играет и ностальгия, однако советское прошлое проявляется в Центральной Азии во многих вещах.

В китайской Центральной Азии события развивались совершенно в другом направлении. Уйгуры и другие коренные мусульманские группы в Синьцзяне вошли в состав государства, где господствовали ханьцы и где этим народам предстояло занять положение бесправных меньшинств. В КНР никогда не давали проявляться патриотизму отдельных наций, и, следовательно, здесь не сформировались неханьские политические элиты. Ханьцы всегда составляли более 90 % населения КНР, и их ощущение, что государство принадлежит им, – основополагающий фактор. Такой перевес позволяет КНР без особых усилий менять демографический баланс в районах проживания меньшинств посредством расселения ханьцев. Хоть сегодня власти и пытаются провести различие между чжунгуохуа и ханьхуа, на практике это одно и то же. Китай (Чжунго) не является этнически нейтральным названием (каким было слово «советский»), и быть, скажем, уйгурскими и китайскими одновременно, похоже, не получается ни у уйгуров, ни у государства. Уйгурская национальная история не вписывается в китайские рамки, она им противопоставлена. Культурный геноцид, происходящий в настоящее время в Синьцзяне, – жесткая реакция государства на это противоречие.

Не стоит забывать, что ход истории Центральной Азии ни предопределен, ни неизбежен. Все сложилось так, как сложилось, ввиду исторических событий и случайностей. В истории было много моментов, когда ситуация могла повернуться по-другому. Что, если Цин решили бы, что за Бурханом и Джахангиром-ходжой не стоит гнаться через Тянь-Шань? А если бы к власти пришли те, кто считал Синьцзян обременением для цинской казны и не стал снова отвоевывать провинцию? А если бы Первая мировая война сложилась по-иному? Большевики возникли на политической карте, лишь когда в феврале 1917 года пал царизм, и ничто не предвещало их победы. Что, если бы Советский Союз завоевали нацисты? Ведь у Гитлера были основания полагать, что так оно и будет. Многие из советских преобразований, рассмотренных в этой книге, произошли после Второй мировой войны. Межвоенные годы отмечены спешкой и расточительством, когда старое разрушали так быстро, что не успевали отстраивать новое. Всего через три года после кровавых чисток, преждевременно похоронивших многих представителей центральноазиатской элиты, наступил роковой 1941-й. Послевоенные события часто оказывались непреднамеренными последствиями, а не осознанными результатами советской политики. «Брежневская конвенция», предоставившая автономию элитам республиканского уровня, в конечном счете была внеконституционной. Позднесоветская Центральная Азия формировалась стихийно. Сыграли свою роль и непредвиденные обстоятельства.