Мы рассмотрели, как на протяжении двух с половиной столетий Центральная Азия подверглась поразительным преобразованиям. Этот регион испытал на себе все течения современной эпохи: колониализм, антиколониализм, развитие, социальную революцию, национализм, государственную модернизацию и социальную инженерию. Здесь разворачивались масштабные планы преобразования природы и ядерные испытания, здесь находится стартовая площадка космической эры. Центральная Азия не является ни экзотическим, ни изолированным от мира регионом. На самом же деле ее история вполне обычна, что даже вызывает некоторую грусть. Завоевание и колонизация стали в XVIII–XIX веках участью многих обществ по всему миру, в том числе и в Центральной Азии. Тот факт, что она стала частью сухопутных, а не морских империй делает ее завоевание более естественным в глазах сторонних наблюдателей, однако это никак не отменяет его колониального характера. Как я отмечал в этой книге, колониализм по своей сути разнообразен, и чтобы рассуждать о том, была ли Центральная Азия колонией, нам не хватит общепринятого определения. Именно расстояние – в большей степени с точки зрения политики и морали, чем с точки зрения физической, – отделяло Центральную Азию от имперских центров и придавало отношениям с ними колониальный характер. И Цинская, и Российская империи считали различия само собой разумеющимися и присвоили местным особенностям правовой статус, однако в Центральной Азии эти различия оказались сильнее, чем в остальных частях империй. К концу XIX века от империализации пострадала и сама цинская власть, и Синьцзян был колонией Российской империи в той же степени, что и колонией Цин.
Колониальные империи сами инициировали модернизацию своих владений. Жители Центральной Азии подключились к новому глобальному обмену товарами и идеями, а также столкнулись с новыми вопросами. Почему их завоевали? Что их ждет в будущем? Что остается делать? Ни вопросы, ни ответы нельзя назвать прямыми или однозначными, и в результате возникли новые споры и разногласия как внутри самого центральноазиатского общества, так и между ним и его колонизаторами. В свою очередь, новый, все более соответствующий современности контекст, сформированный колониальным завоеванием, определил сам способ постановки вопросов и ведения этих споров. Этот контекст породил новые политические и общественные проекты, которые по-прежнему живы и здравствуют. Идея о том, что национальное государство – нормальная и наиболее эффективная форма политической организации, пришла в Центральную Азию (и Китай) на рубеже XIX–XX веков, и с тех пор она преобладает в регионе.
В 1910-х годах и Цинская, и Российская империи рухнули, и пути их государств-преемников разошлись. Российская империя пала в момент кризиса имперской легитимности, вызванного разрушительной войной. Революция привела к краху империи и Гражданской войне, в результате которой возник первый в мире коммунистический режим, объединивший практически все территории бывшей империи, но уже на новых условиях. Советский режим институционализировал понятие национальности и связал его с обещанием территориальной автономии нерусским народам нового государства. За крахом империи Цин тоже последовала политическая раздробленность, а затем – затянувшаяся на 37 лет гражданская война. Эти десятилетия отмечены множеством возможностей, однако в собственно Китае все стороны согласились с тем, что бывшая империя – единое, неделимое национальное государство. И Гоминьдан, и его соперники-коммунисты рассматривали неханьские народы империи как китайцев, навсегда связанных с китайским государством. Коммунистический режим, установившийся в 1949 году, стал проводить последовательную политику национальной автономии, которая представляла собой разбавленную версию своего советского эквивалента, однако само государство оставалось безоговорочно унитарным.