Завершить повествование можно двумя выводами, касающимися того, что история Центральной Азии может поведать нам о двух глобальных силах – коммунизме и исламе. После триумфального завершения холодной войны мудрость коллективного Запада назвала коммунизм исторической ошибкой и предала его забвению. Для этого пришлось забыть и о том, что самым густонаселенным государством в мире по-прежнему правит коммунистическая партия. (Если КПК продержится у власти до конца 2023 года, то период ее правления уже продлится дольше, чем у советских коммунистов.) За подобным триумфализмом скрывается и то, что коммунизм возник на почве западной цивилизации как ее внутренняя критика и разделяет многие ее ценности и предпосылки. Как раз это и привлекало в нем многих мыслящих людей на протяжении всего XX века. Коммунизм всегда был больше Советского Союза и никогда к нему не сводился. Многие видели в нем противоядие от колониализма и путь к национальному спасению. В советской Центральной Азии коммунизм уничтожил кочевой образ жизни и старые элиты, однако принес туда социальное государство, которое нивелировало социальные различия, обеспечивало всеобщее образование и вовлекало простых людей в общественную жизнь. А самое главное – коммунизм всегда был привязан к понятию нации. Философские постулаты Маркса никуда не делись, однако для большинства из тех, кто пережил этот режим, живой коммунизм стал путем к национальному реформированию. Русская революция не была национальной, но уже к началу 1930-х годов коммунизм оказался тесно связан с советским патриотизмом. Этот патриотизм был многонациональным, и в послесталинскую эпоху в нем нашлось место национал-коммунизму нерусских народов Советского Союза. Именно по этой причине в туманные годы холодной войны риторику коммунизма оказалось так легко отбросить и заменить поиском национальных судеб. Это происходило и в Китае, и в постсоветской Центральной Азии, поскольку КПК с самого начала была партией национального спасения. Однако если в советской Центральной Азии местные коммунистические элиты могли использовать язык нации, чтобы противопоставить себя центру, то в китайской Центральной Азии такой возможности никогда не было. Уйгуры – жертвы коммунистической партии, стремящейся к развитию нации ханьцев, которая уйгуров в себя не включает.
В современной дискуссии о безопасности в Центральной Азии вырисовывается исламская угроза, и КНР явно ссылается на нее, пытаясь оправдать культурный геноцид уйгуров. Поэтому тем более важно признать, что ислам не является единым, однородным образованием. Ислам принимал множество форм за свою долгую историю и вызывает постоянные споры. До начала XX века ислам был частью повседневной жизни, интегрированной в нее до такой степени, что большинство мусульман не воспринимали религию как нечто отдельное. Те, кто обладал исламской властью, обычно в силу своего рождения или образования, как правило, вели умеренную политику и с готовностью поддерживали правителей, позволявших им сохранить свой авторитет в обществе. Они заключали всевозможные соглашения с мусульманскими правителями в Центральной Азии для поддержания порядка, и им было довольно легко установить аналогичные отношения и с немусульманскими правителями. Аппак Ходжа активно призывал к вторжению джунгар. Улемы Туркестана нашли способы примириться с царским режимом, а их потомки нашли возможности сотрудничать с советским режимом – даже после того, как подверглись преследованиям во время антирелигиозных кампаний 1927–1941 годов. Проблемы ислама возникают в лоне различных групп, которые ставят под сомнение правильность его толкования и влияние на него традиционных элит. Джадидизм начинался как движение религиозных реформ, и только потом напитался антиколониальными и национальными идеями. Большинство событий середины века, сформировавших исламизм как политическую идеологию, обошли Центральную Азию стороной, но когда исламизм все же стал проникать сюда, то несли его не улемы с классическим образованием, а уже совсем новые деятели, которых традиционные элиты презирали. Сегодня вокруг ислама идет множество споров. Правительства независимых государств Центральной Азии стремятся национализировать ислам, а КПК и вовсе считает его психическим заболеванием. Противоречивость и недооформленность ислама остро проявляются в Центральной Азии.