Цепи свободы. Опыт философского осмысления истории

Не до фашизма было слабосильным, бедным и попросту беспомощным странам. Взяв в свои руки их внутренние дела, пресловутое международное «банковское правительство», когда с англо-саксонскими, а когда с ветхо-височными золотыми прядями, – надолго уготовило им жидковатые псевдорежимы. Буйствуя в пределах своих территорий, диктаторы (коих, помимо Африки, в одной только Латинской Америке со времён «получения независимости» насчитывались многие десятки) в конечном итоге вынуждены были припасть к туфле «кормильцев» своих в лице ростовщиков из МВФ (мы помним как это расшифровывается). Ибо только «белые боги», некогда взвалив на себя бремя заботы об остальном человечестве, могут решать, какой народ получит дальнейшие кредиты, а какой будет помирать с голоду. Никогда и никем не декларированные беспощадные финансовые войны до сих пор продолжают рвать на части Латинскую Америку и страны «третьего мира»[47].

Глава пятая Мировая образованщина

«История – это ряд выдуманных событий по поводу действительно совершённых».

Шарль Монтескье

«Мы изучили исторический процесс гораздо глубже, чем наши враги. Нас отличала от них прежде всего последовательная логичность. Мы выявили, что добродетель ничего не значит для Истории, а преступления остаются безнаказанными; но зато ничтожнейшая ошибка приводит к чудовищным последствиям и мстит за себя совершившим её до седьмого колена».

Артур Кёстлер. «Слепящая тьма»

I

Если Монтескье прозрел суть и подоплёку истории, то английский писатель Кёстлер хорошо ориентировался в своих «коленах». Настолько хорошо, что досчитал их аж до чёртовой дюжины, после чего написал весьма полезную книгу «Тринадцатое колено».

Хотя, если бы Кёстлер хотел передать суть дела, то вместо «изучения» и «выявления» просто привёл бы слова Екклесиаста: «Кто находится между живыми, то ему есть ещё надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву… .Потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости» (Еккл. IХ:4,10). Вошедшая в плоть и кровь и закреплённая в генах, очевидно, в период древнего и как будто бессмысленного блуждания по пустыне, – именно эта не блещущая нравственностью мудрость была задействована «изучившими исторический процесс». Став в исторической жизни мерилом и цензом выживания – не смотря ни на что и любым способом! – мудрость эта чётко расставила моральные приоритеты, но прежде всего – их отсутствие. Впрочем, и в России после «красного террора», гражданских войн и исхода из отечества многих миллионов, народ начал кое-что понимать. Именно в это время по стране ходил столь же примечательный, сколь опасный для рассказчиков анекдот. Приглядываясь к событиям и особенно внимательно к собеседникам, кто-нибудь из россиян, «шутя», задавал вопрос: «Если за столом сидят шесть советских комиссаров, то, что под столом?». И, вызволяя из смущения своего не знающего что и думать собрата, сам же отвечал: «Двенадцать колен израилевых!». [48]

Но вопрет исторической жизни народы России, противясь, всё же приобретали неопределённо-советские черты. Нечто похожее на «советизацию» происходило и в западных странах. Причём, не только в политических баталиях или на «передовой» идеологических столкновений, но на культурном и прочих «фронтах».

Последствия I Мировой войны были налицо. У всех было ощущение тупика социальных и политических устоев западных либеральных демократий. Не было доверия и к существующим партиям. Молодежь уходила от них либо влево, либо вправо: к социализму и коммунизму или к авторитарности и фашизму, который привлекал не только смелостью «мыслей вслух», но и конкретными предложениями решения проблем, угнетавших измученного кризисом обывателя. Проникая в самые потаённые уголки жизни, Великая Депрессия убеждала в слабости «всего», – и более всего в гнилости либеральных умозрений.

Французский писатель Дриё ла Рошель писал о фашизме: это «политическое движение, которое наиболее откровенно, наиболее радикально провозглашает великую нравственную революцию, реставрацию значения тела человека, его здоровья, достоинства, полноты, героизма, которое провозглашает необходимость защиты человека от города и от машины»[49].