Цепи свободы. Опыт философского осмысления истории

В оценке политических и социальных катаклизмов легче всего исходить из моральной оценки трагических результатов, отстаивая по существу нелепую позицию, согласно которой жертв вовсе не должно быть… При этом не берётся в расчёт, что иногда потери – и значительные! – не только естественны, но неизбежны и даже необходимы. Поскольку они являются результатом не событий, а движений внутренних пластов истории, от человека не всегда зависящих, но всегда являющих себя через его деятельность.

Таким образом себя реализует некая «долговременная программа» бытия, называемая ещё ходом истории, конкретную цену которой определяют «детали» – цивилизационная модель той или иной исторической формации, мера коррумпированности государственного организма и степень запущенности общества.

Что касается личностей – «главных виновников» трагедий, то в праведном стремлении определить степень их персональной ответственности следует уяснить, что именно через личности реализуют себя процессы, зреющие в исторической жизни народов и государств. Именно лидеры наций – фатально отдельные от всех – принимают на себя ответственность судить «частицу вечности», в которой они, не всегда будучи правыми, не всегда являются и виноватыми. Не являются, поскольку существуют лишь в малых сегментах истории и политических сочленений бытия, где не самую важную роль играет человеческое тщеславие.

У Бенито Муссолини, поднявшего Италию на высокий уровень социального и экономического развития (но обжёгшегося плотным союзничеством с Германией, когда она после 1938 г. определила путь национальной катастрофы), были основания заявить на заседании Большого фашистского совета 24 июня 1943 г.: «Когда война оборачивается неудачами, их приписывают одному человеку, когда же она приносит победу, её хотят приписать себе многие». Прошло полгода, и в январе 1944 г. Муссолини-католик, в беседе со священником мучаясь неразрешимостью противоречий между божественной волей и (понятно, – не совершенной) кесарской властью, восклицал: «Как я могу просить об отпущении грехов, я – прикованный к колеснице власти, я – вынужденный до конца жизни разрываться между слезами сочувствия и кровью преступлений?..». Ницше, имея в виду человеческое (личностное) включение в историю, не без драматизма наставляет нас с ещё большего далёка: «Мало кто воистину служит истине, ибо лишь немногие обладают чистою волей быть справедливыми, и из числа последних лишь совсем немногие достаточно сильны, чтобы на деле быть справедливыми»[64]. К этому добавлю, что в большой политике «справедливость» величина не только условная, но и непостоянная, а об «истине» в стремлениях и делах вершителей истории и говорить нечего…

Если от «большой» политики вернуться к «малой» экономике, то опыт промышленного и хозяйственного возрождения Германии показывает: принципы и механизмы национальной экономики не только имеют право быть, но исключительно действенны. Германские экономисты создали модель, которая, подчеркну это, была реализована вне экономической политики мировой олигархии, финансового «интернационала» и иностранных «инвесторов.», у которых при посредничестве оставалась львиная доля барышей. В исключительно тяжелой экономической и политической ситуации поднимая хозяйство страны своими силами, немцы выбросили из дележа прибылей международные концерны. Следуя национальным интересам, «немецкая идея» органично вписала технические средства экономики в её практическое осуществление.

Как было достигнуто «германское чудо» – и что ему предшествовало?

К моменту прихода Гитлера к власти под полным контролем американского истэблишмента находились, практически, все ключевые отрасли германской промышленности: нефтепереработка и производство синтетического горючего, химическая, авиационная, автомобилестроительная. Вся электротехника и радиоприборостроение, значительная часть машиностроения. Зная, что вне силы нет власти (о других причинах скажем чуть позднее), немцы решили создать мощную армию – гарант всякого суверенного существования. На решении этой проблемы и на организацию национальной промышленности были брошены все силы.