Эта ночь выдалась на удивление тихой и спокойной. С вечера Мирона не дергали ни на экстренные операции, ни к тяжелым пациентам. Кажется, даже в приемном выдалось непривычное затишье. В такое славное дежурство завалиться бы на диван в ординаторской да прикорнуть на часок-другой, но сон не шел. В голове роились заполошные и небезопасные мысли, от которых Мирон отмахивался, как мог. Отмахивался-отмахивался и, кажется, задремал.
Очнулся он от боли в ладони. Той самой, помеченной серебряным шипом ошейника. Боль была резкой, но кратковременной. Мирон только вскинулся, а она уже прошла. Боль прошла, а вот настырное щекотное чувство вернулось. И затылок заледенел.
Мирон оттолкнулся ногами от пола и медленно развернулся на своем любимом вращающемся кресле. Лучше бы не разворачивался, потому что всего в полуметре от него сидел призрак дохлой собаки. Да, похоже, не получится откреститься от МРТ и полноценного обследования…
– Давно не виделись… – прохрипел Мирон и вместе с креслом попытался откатиться как можно дальше от призрака. – А что ты все один да один? – Кресло уперлось в столешницу и застопорилось. – А где остальные два башки?
Призрак дохлой собаки склонил на бок черепушку, клацнул зубами и сделал шаг к Мирону.
– Ты Цербер? – Что может быть глупее разговоров с порождением собственного больного мозга? Только глупые вопросы.
Призрак склонил голову на другой бок, нервно хлестнул по полу змеиным хвостом, сделал еще один шаг.
А вот Мирону отступать было некуда. Позади стол и окошко. Внизу четыре этажа высоты. Можно было, как в кино, гордо пройти сквозь призрака, но он что-то опасался. А вот призрак не боялся ничего. Приблизившись к Мирону вплотную, он сжал бесплотные челюсти на его запястье. По закону жанра Мирон должен был почувствовать могильный холод, но почувствовал лишь легкое покалывание в почти зажившей ране. Впрочем нет, рука, в том месте, которого касались зубы псины, онемела.
– Тебе чего? – спросил Мирон, не пытаясь высвободить руку. – Проголодался там в своем аду? Так ты имей в виду, я невкусный.
Не разжимая призрачных челюстей, призрачный пес сделал шаг назад, и Мирон вдруг понял! Так ведут себя самые обычные земные собаки, когда пытаются привлечь внимание хозяина. Вот только Мирон не был хозяином, а Цербер не был обычной собакой.
– Ты хочешь, чтобы я пошел за тобой? – Это счастье, что в ординаторской он один и нет никаких камер. Вот бы был позор, если бы призрачная зверюшка объявилась при свидетелях. А так никакого позора – один лишь тихий ужас.
Цербер разжал челюсти и кивнул своей черепастой башкой. Это тоже была ошибка – давать имена собственным галлюцинациям, но с именами Мирону было как-то комфортнее. Обращение по имени способствует установлению доверительных отношений с пациентом. Ну и что, что пациент у него такой странный. В конце концов, можно представить себя ветеринаром.
– Так мне идти? – спросил Мирон, вытаскивая свое непослушное тело из ставшего вдруг страшно неудобным кресла.
Цербер попятился и провалился сквозь закрытую дверь. Может свалил насовсем? Радовался Мирон недолго, псина ждала его в коридоре. Ее похожий на кнут хвост нервно метался из стороны в сторону.
– Уломал, веди. – Прошептал Мирон, воровато косясь по сторонам. На его счастье, коридор был пуст.
Сначала он брел за Цербером совершенно бездумно, а где-то на середине пути начал вдруг понимать, что призрачный пес ведет его не куда-нибудь, а к девчонке-коматознице. И как только к нему пришло это понимание, Мирон с ленивого шага перешел на бег. В палату они с Цербером ворвались одновременно. И тут выяснилось сразу две вещи. Во-первых, Кристины Олеговны не было на боевом посту. А во-вторых, девочка-коматозница умирала… Мирон понял это по ее посиневшим губам еще до того, как глянул на экран монитора. Девочка умирала, брошенная на произвол судьбы в палате интенсивной терапии. В палате интенсивной терапии, мать ее!
Дальше Мирон действовал на автопилоте, который неизменно включался в любых экстремальных ситуациях. Уж что-что, а возвращать людей к жизни его научили. И сейчас вернет! Никуда она не денется! Не в его смену! И вообще, не хрен умирать в расцвете лет!
Пока Мирон, стиснув зубы, делал свою работу, Цербер тоже делал какую-то работу: встав на задние лапы и упершись передними в больничную койку, он склонил свою черепастую башку над девочкой. Мирон хотел было его шугануть, но передумал. Да и как можно шугануть призрака?
Подкатывая к койке столик с дефибриллятором, Мирон краем глаза наблюдал за призрачной псиной. Отчего-то он был уверен, что Цербер не причинит девочке вреда. Да и чем еще можно навредить мертвому? А она ведь умерла. Прямая линия на мониторе и пронзительный писк аппаратуры не оставляли в этом никаких сомнений.
К девочке они подступились одновременно с разных сторон. С одной стороны Цербер, с другой Мирон с дефибриллятором.
– Отойди, а то шарахнет! – рявкнул Мирон.