Церковная история

То, что происходило во времена Феодосия, мы заключили в первой книге; а теперь поставляем пред зерцалом Истории славного римского самодержца Маркиана, и прежде всего расскажем, кто он был, откуда и каким образом вступил на римский престол; а потом пересмотрим события его времени. Маркиан, как повествуют о нем многие, и между прочими ритор Приск, был сын одного воина, родом Фракиянин. Намереваясь вступить в звание своего отца, он шел в Филиппополь, чтобы там приписаться к воинскому отряду, и на пути встретил распростертое по земле тело недавно убитого человека. Остановившись пред ним, — потому что между прочим был очень добр, а особенно человеколюбив, — он скорбел об этом событии, и долго оставался на том месте, желая отдать долг покойнику. В это время некоторые видели его, и донесли на него Филиппопольскому начальству. Начальство взяло его, и допрашивало о смертоубийстве. Но тогда как догадка и вероятность одерживали уже верх над истиною и отрицанием, обвиняя этого человека в убийстве, и он должен был подвергнуться казни, как человекоубийца, — Божий Промысл нечаянно указал действительного убийцу, который, за свой поступок положив голову, подарил чрез то жизнь Маркиану. Столь чудесно спасшись от смерти, Маркиан пришел в канцелярию тамошнего воинского отряда, и объявил желание внести свое имя в его список. Воинские чины, дивясь этому мужу и справедливо предполагая, что со временем он будет велик и достославен, с удовольствием приняли его и причислили к себе, не как последнего, чего требовал воинский устав[174], но имя Маркиана, называвшегося еще Августом, внесли в список на степень одного недавно умершего воина, по имени также Августа. Таким образом, его имя предварило название наших царей, которые облекаясь в порфиру, титулуются Августами[175]: точно как бы имени его не хотелось оставаться без достоинства, и как бы достоинство искало того самого названия, кторым оно скрепляется, чтобы имя собственное и нарицательное было одно и то же, и чтобы одним словом означалось как достоинство, так и название. Случилось и другое обстоятельство, могшее предзнаменовывать царствование Маркиана. Он, под предводительством Аспара[176], сражался с Вандалами и, когда Аспар был сильно разбит последними, — в числе многих других попал в плен, и вместе с прочими пленниками выведен был в поле, для назначенного Гизериком[177] смотра. Военнопленные собрались, — и Гизерик, сидя на возвышенном месте, радовался при виде многочисленной их толпы. А они проводили время, кто как хотел; потому что стража, по приказанию Гизерика, сняла с них оковы. При этом случае одни делали то, другие — другое; Маркиан же, сидя на земле, под жгучим, вопреки времени года, зноем солнечных лучей, спал. В эти минуты, спустившийся с высоты орел и летевший прямо по отвесной линии от солнца отбрасывал от себя тень наподобие облака, и чрез то доставлял прохладу Маркиану[178]. Удивленный таким явлением, Гизерик метко заключил, что имеет быть, и, призвав к себе Маркиана, освободил его от плена, только связал страшною клятвою, что, по возшествии на престол, он останется верен Вандалам и не поднимет против них оружия, — что Маркиан, по сказанию Прокопия[179][180], действительно и исполнил[181]. Но оставив стороннее, возвратимся к предположенному предмету. Маркиан был и пред Богом благочестив, и к подданным справедлив, почитая богатством не то, что спрятано, и не то, что собрано в виде податей, а только то, что может удовлетворять нуждающихся и обезопашивает состояние людей обогатившихся. Страшным делало его не перенесение наказаний, а опасение, что он накажет. Посему и власть получил он не как наследие, а как награду за добродетель: царство вверено ему по единодушному мнению Сената и всех других правительственных мест, согласно с желанием Пульхерии[182], с которою, как с правительницею, он вступил в брак, но которой не познал, потому что она оставалась девою до старости. Это произошло, когда еще самодержец римский Валентиниан не подтвердил избрания своим мнением, которое он дал после, быв побуждаем к тому добродетелью избранного. Маркиан хотел, чтобы от всех приносимо было Богу общее чествование, чтобы произведенное нечестием смешение языков снова благочестно возвратилось к единству и чтило Бога чрез одно и тоже славословие.

ГЛАВА 2. О халкидонском Соборе и о причине его съезда.