Церковный суд на Руси XI–XIV веков. Исторический и правовой аспекты

Сложную проблему представляет собой прояснение вопроса о т. н. Переяславском Соборе 1309–1311 гг., на котором были предъявлены обвинения митр. Петру. Несмотря на множество неясностей, вполне уверенно можно говорить о том, что формально суд над митр. Петром носил соборный характер[116]. Однако рассмотрение состава этого Собора приводит к противоречию с распространенным представлением о церковных Соборах – из высшего духовенства на нем присутствовали патриарший легат и ростовский еп. Семион, решающее значение в нем имели представители светской знати, а также «многочисленные игумены, монашествующие и священство»[117]. Возможно, состав Собора можно было бы объяснить действием 21 правила IV Вселенского Собора, однако при этом следует учитывать, что в тексте правила речь идет о выяснении общественного мнения на стадии возбуждения дела: «От клириков, или мирян, доносящих на епископов, или на клириков, не принимати доноса просто и без изследования: но предварительно изведывати общественное о них мнение»[118]. В толковании также подчеркивается, что речь идет о рассмотрении самого обвинения и личности обвинителя до формального выдвижения обвинения и начала судебного процесса[119]. Поэтому участие светской знати нельзя однозначно объяснять 21 правилом IV Вселенского Собора, здесь нужно видеть отражение объективного значения, которое имели представители светской знати для формирования церковной иерархии и эволюции церковной жизни.

При этом в немногочисленных частных случаях, которые касаются жизни монастырских общин, можно увидеть и реализацию принципа соборности, и даже наличие сакрального элемента, дающего Собору дополнительную силу. Например, принцип соборности в рассказе о Никите затворнике, будущем новгородском епископе[120], включает сакральный элемент, поскольку монастырский суд, согласно сюжету, осуществляют «богоносцы» над «прельщенным дьяволом»: «Сии вси приидоша богоносци ко прелщеному, помолившеся Богу, отгнаша беса от него, и ктому не виде его»[121].

Как выше было указано на сосуществование двух противодействующих сил (принципа публичности и принципа единоличного мнения судьи), так и в данном случае нельзя игнорировать противоречие. С одной стороны, христианская Церковь принесла в древнерусские земли идею соборности, отражавшую идеальное представление о возможном единстве верующих, об отсутствии общественных противоречий и справедливом устройстве общины верующих. Сама эта идея складывалась в первые века существования христианства и во многом предопределила популярность и притягательность новой религии, предложившей вместо несправедливого общества целостное и непротиворечивое устройство.

В то же время, в последующем христианство оказалось востребовано правящим классом, и в нем появились элементы идеологии, обосновывающей и неравенство, и иерархические отношения в рамках церковной и светской сферы[122]. Для древнерусского общества, остро переживавшего процесс разрушения общинного уклада и становления классового общества, с одной стороны, очевидным очарованием обладала идея соборности, но, с другой стороны, вместе с христианством древнерусское общество сразу же узнало и уже хорошо сложившуюся церковную иерархию, порядок функционирования которой отрицал принцип соборности.

Это противоречие, как представляется, находит свое отражение в целом ряде сюжетов древнерусской литературы, примеры которых представлены в рамках данной монографии. Очевидно противоречие между тенденцией к становлению и укреплению единоличной власти игумена, с одной стороны, и коллегиальным началом, которое в рамках монастырской общины можно трактовать как частный случай принципа соборности, с другой. Отражение этого противоречия ясно видно в конфликте между монастырской общиной и преп. Феодосием Печерским по поводу определения преемника[123].

Если учитывать, что преп. Феодосий обладал несомненным авторитетом среди братии, и если принять[124], что он являлся ктитором обители, то его обращение к членам монастырской общины с предложением избрать нового настоятеля[125] отражает весьма сильную идею соборности, по крайней мере, на том раннем этапе становления сферы древнерусского церковного права.