Вероятно, приходится иметь дело с двумя крайне неприятными для епископа Игнатия историями. Первая была связана с выносом тела князя из собора и перезахоронением его останков в земле на территории ктиторского Княгининого монастыря. Вторая история была обусловлена поездкой Игнатия в Орду, что было преподнесено митрополиту в самом негативном свете, приведя к новому наложению на Игнатия запрета в служении. Во всех случаях, как верно заметил М. В. Печников, митрополит осудил правящего архиерея самостоятельно, во всяком случае «об участии в этом собора епископов не сообщается»[271]
. При этом свое решение Кирилл не стал обосновывать никакими правилами, руководствуясь одной лишь своей волей. Не дали канонического обоснования вынесенным наказаниям и составители сводов.Впрочем, как уже было отмечено, неясными остаются начальные причины конфликтов. Например, летописец не поясняет, что побудило Игнатия извлечь тело князя из церкви и под покровом ночи перезахоронить его на новом месте, и при этом в земле, а не под церковными сводами. Неизвестно, в чем заключалась клевета, подвигшая митрополита к наложению нового запрещения на Игнатия. Именно поэтому обстоятельства каждого дела заслуживают отдельного рассмотрения.
Действительно, причины, пробудившие в ростовском архиерее крайнюю ненависть к почившему князю, сокрыты. Упрек, адресованный митрополитом Кириллом к святителю, справедливо напомнил ревностному архипастырю, что тот осмелился наказать мертвеца в то время, как при жизни Глеба принимал от князя подарки. Принятые Игнатием меры: извлечение тела из соборного храма, служившего княжеской усыпальницей многие десятилетия, совершение этого в полночь (скорее всего, имеется ввиду, что глубокой ночью, когда княжеская родня и дружина не знала о совершавшемся) указывали, что двигавшая святителем ненависть к покойному была искренней и глубокой.
Однако более спокойный взгляд на произошедшее позволяет обнаружить в действиях архиерея не только личную жестокость, но и нечто большее. В поступках епископа угадываются признаки возрастания объема и влияния его властных возможностей. Например, Игнатий распорядился вынуть тело князя из храма. Представить себе нечто подобное в домонгольской Руси было невозможно. При всей неоднозначности захоронения в десятинном храме дяде́й Ярослава Мудрого, отношение которых к христианству видится крайне сомнительным, или по меньшей мере, дискуссионным[272]
, ни один митрополит даже не поднимал вопрос о каноничности совершенного. На этом историческом фоне ситуация в Ростове видится вопиющей. Как уже было отмечено, Успенский собор хоть и являлся кафедральным, т. е. предназначался для архиерейского служения, однако одновременно оставался усыпальницей местных князей. Княжеский патронат, а возможно, и ктиторское право над храмом в прежние годы не вызывают сомнений у историков. Поэтому решительность, с которой действовал архиерей и его люди, указывают на перемены, которые произошли в статусе святителей и в их отношении к кафедральному собору Ростова[273]. Более того, Игнатий распорядился о форме захоронения князя на территории Княгининого монастыря. Данная обитель относилась к числу ктиторских, а поэтому обладала в отношении святителя широчайшей внутренней автономией. Тем не менее, странная и немилосердная к покойному воля архиерея, пожелавшего, чтобы тело Глеба было закопано в земле за стенами монастырской церкви, была исполнена, не встретив какого-либо сопротивления. Во всяком случае, летопись не донесла ничего подобного. Неясно, кто стал исполнителем принятого святителем решения, но больше всего в этой истории удивляет иное.Действия архипастыря не встретили сопротивления не только со стороны насельников обители, но и со стороны тех, кто, казалось бы, имел полное право и реальную возможность пресечь действия епископа. Фактически перед волей архиерея оказались бессильны все: члены княжеской семьи, дружина, лица из окружения Глеба и, наконец, сами горожане. Ни один человек не посмел возразить епископу и воспрепятствовать совершавшемуся по воле иерарха оскорблению и поруганию останков князя. Это безвольное поведение духовенства, семьи и знати контрастирует с тем, как еще столетием ранее реагировали на еще более жестокие попытки уничижения княжеских тел некоторые лица из ближайшего окружения почивших. Таковые примеры обнаруживаются в истории смерти князей Игоря и Андрея Боголюбского, тела которых были подвергнуты поруганию. Однако и в первом, и во втором случае нашлись те, кто позаботился о телах убитых[274]
. Чтобы не допустить поругание покойного, ростовцам не было нужды угрожать архиерею. Они могли остановить его слуг. Но и этого никто не сделал. Крайне важно выяснить причины произошедшего.