Цезарь

Светоний ограничивается словами, что всадники, под предлогом охраны окружавшие сенат, с обнаженными мечами подступили к Цезарю.

Цицерон, этот великий бахвал, не упомянул о данном эпизоде в «Истории моего консулата», которая утрачена, но которую знал Плутарх, и Плутарх удивляется этому.

Как могло случиться, что Цицерон, который порой похваляется тем, чего он вовсе не делал, не похвастался столь значительным и столь похвальным для него поступком?

Впрочем, позднее знать ставила в упрек Цицерону то, что он не воспользовался этим благоприятным случаем избавиться от Цезаря и чересчур рано предугадал любовь народа к нему.

Эта любовь и в самом деле была большой, очень большой; об этом свидетельствует то, что произошло несколько дней спустя.

Устав от подспудных обвинений, преследовавших его, Цезарь явился в сенат, чтобы оправдаться, и, войдя, объявил, для чего он туда пришел.

Между сенаторами тотчас же вспыхнула яростная перебранка по поводу виновности или невиновности Цезаря, и, поскольку заседание затягивалось, народ, опасаясь, как бы с Цезарем не случилось какого-нибудь несчастья, с громкими криками окружил зал заседаний и потребовал вернуть ему Цезаря.

По этой же самой причине Катон, опасаясь волнений со стороны бедняков — скажем больше, со стороны тех, кто был голоден и, по словам Плутарха, возложил все свои надежды на Цезаря, — здесь все ясно, — добился от сената той знаменитой ежемесячной раздачи хлеба, которая должна была каждый раз обходиться примерно в десять или двенадцать миллионов.

Цезарь понял, что ему нужна новая опора, и решил домогаться должности претора.

Мы уже рассказывали, как делалась карьера в Риме.

Каждый юноша из хорошей семьи обучался праву у законоведа и ораторскому искусству у ритора.

Жизнь в Риме была публичной; она принадлежала отечеству; правительство защищали или нападали на него при помощи меча и слова.

Там подписывались, как в Америке: «Адвокат и военачальник».

Чтобы приобрести известность, доносили на проконсула; в этом было определенное величие: принять сторону народа против человека.

Так поступает и Цезарь.

Вначале он возбуждает судебное дело против Долабеллы, затем — против Публия Антония.

В первом случае он терпит поражение и вынужден покинуть Рим.

Но уже в Греции, перед лицом Марка Лукулла, претора Македонии, он выступает в суде против второго и имеет такой успех, что Публий Антоний, опасаясь быть приговоренным, обращается с жалобой к народным трибунам в Рим, ссылаясь на то, что в тяжбе против греков он не может добиться справедливости в самой Греции.

«В Риме, — говорит Плутарх о Цезаре, — его красноречие, блиставшее в судах, обеспечило ему огромную любовь простонародья».[23]

Затем, получив известность, домогались должности эдила.

Должность эдила была примерно тем же, чем является нынешняя должность мэра.

Посмотрите на английские выборы с их hustings,[24] их meetings,[25] их boxings,[26] их обвинениями в bribery;[27] это в миниатюре повторяет то, что представляли собой выборы в Риме.

Впрочем, в Риме было то, чего еще не решились сочинить ни во Франции, ни в Англии: «Наставление по соисканию».

Оно датировано 688 годом от основания Рима и подписано: «Q.Cicero».[28]

Не путайте его с Марком Туллием; Квинт всего лишь брат великого человека.

Итак, когда наступало время, кандидат облачался в белую тогу, символизировавшую чистоту его души, — слово candidatus произведено от candidus, означающего «белоснежный»; затем он наносил визиты: вначале сенаторам и магистратам, затем богатым людям, затем всадникам и, наконец, отправлялся к народу.

Народ собирался на Марсовом поле; триста или четыреста тысяч избирателей находились там, поджидая появления кандидатов.

Кандидаты появлялись в сопровождении свиты своих друзей.

Пока кандидат пытался привлечь к себе внимание, в этом участвовали и его друзья.

Кандидат имел при себе номенклатора, вполголоса подсказывавшего ему имена и род занятий тех, к кому он обращался с речью.

Вы помните все те ласки, какие Дон Жуан расточает г-ну Диманшу, желая вытянуть из него деньги?

Представьте себе эту сцену, повторяемую сто раз в течение одного и того же дня: приемы различны, но суть та же.

Кандидат начинает задабривать народ за два года до выборов; он устраивает игры; он арендует сам или с помощью своих друзей места в цирках и амфитеатрах и бесплатно раздает их народу; он посылает туда целые трибы и, в первую очередь, собственную трибу; наконец, он устраивает общественные пиры, причем не только перед своей дверью, не только в своей трибе, не только в определенных кварталах, но подчас и во всех трибах.

Цицерон рассказывает как о небывалом случае, что Луций Филипп добился магистратур, не применяя таких средств.