Цезарь

И если Помпею тридцать девять лет — а Плутарх вполне определенно называет его возраст, — то Цезарю тридцать три.

«Вначале, видимо, — говорит Плутарх, — римский народ испытывал к Помпею такие же чувства, какие Эсхилов Прометей питал к Гераклу, своему спасителю, которого он приветствует следующими словами:

Любимый нами сын отца враждебного».[31]

Почему же римский народ ненавидел Страбона, отца Помпея?

Плутарх сообщает нам об этом одной строчкой:

«Потому что он не мог простить Страбону его скупости».

Это означает, что отец Помпея не устраивал для римлян игр, не задавал для них публичных пиров, не дарил им билеты на зрелища — непростительное преступление в глазах всех этих властителей мира, которые проводили время, возлежа в тени портиков, болтая в банях о политике или попивая вареное вино в харчевнях.

Эта ненависть и в самом деле была огромна, ибо, когда Страбон был убит ударом молнии, народ стащил его тело с погребального костра, на который оно уже было возложено, и подверг его поруганию.

Но зато, повторяем, сына народ боготворил.

Вот что говорит об этом Плутарх на своем прекрасном греческом языке:

«Никто из римлян, кроме Помпея, не пользовался такой любовью народа — любовью, которая возникла бы столь рано, столь стремительно возрастала бы в счастье и оказалась бы столь надежной в несчастьях».[32]

Возможно, к тому же, что римлян, народ в высшей степени чувственный, прельстила в Помпее его красота.

Помпей обладал мягкими чертами лица, которые прекрасно гармонировали с его мелодичной речью и строгим обликом, смягчавшимся выражением большой доброты; его отличали благородные манеры, редкая воздержанность в повседневной жизни, чрезвычайная ловкость во всех телесных упражнениях, почти неотразимое красноречие и невероятная способность одаривать других, проявляя при этом почти божественную приветливость, умевшую щадить самолюбие тех, кто принимал его дары.

Его слегка откинутые назад волосы и полный обаяния взгляд придавали ему сходство с Александром Македонским, или, вернее, со скульптурными изображениями завоевателя Индии, сходство, которое чрезвычайно льстило молодому человеку и было настолько заметно и настолько всеми признано, что однажды Филипп, бывший консул, защищая Помпея в суде, с улыбкой сказал:

— Пусть никого не удивляет мое пристрастие к моему клиенту: просто-напросто, будучи Филиппом, я люблю Александра.

Мы упомянули о его воздержанности; приведем один пример.

Когда он поправлялся после довольно тяжелой болезни, ему предписали диету, и, хотя у него проснулся аппетит, врач разрешил ему принимать в пищу лишь дроздов.

К несчастью, дрозды — перелетные птицы, и к тому времени сезон их пролета уже прошел; так что слуги Помпея обежали все рынки Рима, не сумев отыскать там ни одного дрозда.

— Похоже, ты в сильном затруднении, — сказал ему один из его друзей. — Но ты можешь отыскать дроздов у Лукулла, ведь он откармливает их круглый год.

— Нет, клянусь честью, — ответил Помпей, — я не хочу просить ни о какой услуге у этого человека.

— Но постой, — настаивал друг, — разве врач не предписал тебе есть исключительно дроздов?

— Послушай, — ответил Помпей, — неужели ты хочешь уверить меня, будто в велениях Судьбы начертано, что Помпей умрет, если Лукулл не будет чревоугодником настолько, чтобы держать у себя в вольере дроздов?!

И он послал врача куда подальше!

Я полагаю, что примерно это означают три греческих слова: «Και εάσας χαίρειν».

Мы упомянули, что он обладал удивительным красноречием.

Приведем доказательства.

После смерти Страбона ему пришлось опровергать обвинение в растрате, которое было выдвинуто против его отца и в которое пытались втянуть и его самого; однако он защищался с таким умением и с такой твердостью, что претор Антистий, председательствовавший в суде, в ходе тяжбы решил отдать ему в жены свою дочь и через общих друзей сделал ему такое предложение.

Помпей согласился.

Народ тотчас узнал об этой будущей помолвке, и она настолько пришлась ему по вкусу, что в тот момент, когда Помпей был оправдан, толпа хором вскричала, словно повинуясь чьему-то приказу:

— Таласию! Таласию!

Что означали эти два слова, которые римляне имели обычай выкрикивать, желая счастливой свадьбы?

Сейчас мы расскажем.

Это старое римское предание, которое восходит к похищению сабинянок.