Цезарь

Карбон, как известно, был одним из противников Суллы.

Помпей разбил его и захватил в плен.

Если бы он убил его в ту минуту, когда тот был схвачен, никто не сказал бы ни слова и, вероятно, все сочли бы это вполне естественным; но он заставил привести его в оковах — человека, трижды удостоенного звания консула! — он судил его с высоты своего судейского кресла, под ропот и одобрительные возгласы толпы, приговорил его к смерти и приказал казнить, не дав ему иной отсрочки, кроме как для того, чтобы справить одолевавшую его естественную нужду.

То же самое он сделал с Квинтом Валерием, человеком большой учености, которого он схватил, вынудил побеседовать с ним, а затем хладнокровно отправил на казнь, выспросив у него все, что хотел знать.

Что же касается титула «Великий», то его тоже дал ему Сулла, приветствуя Помпея после его возвращения из Африки, точно так же, как за четыре или пять лет до того он даровал ему титул императора.

Вначале, надо отдать ему должное, Помпей остерегался присоединять этот эпитет к своему имени.

Поспешим сказать, что поступал он так отнюдь не из скромности, а из страха задеть самолюбие народа.

И в самом деле, когда позднее, после смерти Сертория и кампании в Испании, Помпей решил, что этим титулом другие величают его уже в достаточной степени давно, чтобы он и сам имел право величаться так, он взял его и в своих письмах и распоряжениях стал именовать себя Помпей Великий.

Правда, выше того, кому Сулла дал титул Магн, то есть Великий, было два человека, каждому из которых народ дал прозвание Максим, то есть Величайший; одним из них был Валерий, который примирил восставший народ с сенатом; другим — Фабий Рулл, который изгнал из этого самого сената нескольких сыновей вольноотпущенников, добившихся избрания в сенаторы благодаря своим богатствам.

Впрочем, уже вскоре Сулла испугался этого величия, которое он сам создал, и этой удачи, которой он содействовал.

Вернувшись в Рим после своей победоносной войны в Африке, Помпей стал домогаться триумфа; однако Сулла воспротивился этому.

Триумф дозволялся лишь консулам и преторам.

Даже Сципион Старший, одержав победы над карфагенянами в Испании, не посмел потребовать себе триумфа, поскольку не был ни претором, ни консулом.

Сулла утверждал, что он опасается, как бы весь Рим не осудил его, если он пожалует триумф молодому человеку, у которого еще не пробился пушок на подбородке, и как бы ему не сказали, что он не чтит никаких законов, когда речь идет о том, чтобы потворствовать прихотям своих любимцев.

Однако Помпей разглядел подлинную причину отказа под золоченой оберткой, в которую тот был заключен.

Мысль о том, что Сулла противится его триумфу лишь потому, что начинает его опасаться, усилила упрямое желание Помпея его получить.

И когда Сулла заявил ему, что если он будет упорствовать в своем желании добиться триумфа, то он, Сулла, выступит против этого триумфа, Помпей заявил Сулле прямо в лицо:

— Берегись, Сулла, ведь больше людей поклоняется восходящему солнцу, чем заходящему.

Сулла, как и Цезарь, был туговат на ухо: он не разобрал ответа Помпея.

— Что он сказал? — спросил диктатор у своих соседей.

Те, кто находился подле него, повторили ему слова Помпея.

— Ну что ж, если он так этого хочет, — ответил Сулла, — пусть празднует триумф!

Однако Сулла далеко не один возражал против этого потворства гордыне победителя Карбона, Домиция и Сертория.

И в сенате, и среди знати поднялся ропот.

Помпей услышал его.

— Ах так! — сказал он. — Что ж, я прошествую в триумфе не как мои предшественники, на колеснице, запряженной лошадьми, а на колеснице, запряженной слонами!

И действительно, во время своей кампании в Африке он заявил:

— Раз мы здесь, следует победить не только людей, но и диких зверей.

В итоге он устроил охоту и добыл немалое количество львов и слонов; кроме того, он получил более сорока слонов от покоренных им царей; так что для него не было ничего проще, чем впрячь четырех слонов в свою триумфальную колесницу.

Их и впрягли; но в тот момент, когда триумфальное шествие уже было готово вступить в Рим, оказалось, что ворота города чересчур узки.

Помпею пришлось отказаться от слонов и заменить их лошадьми.

Разумеется, невзирая на свой возраст — ему шел всего лишь сороковой год, — Помпей, будь у него такое стремление, был бы принят в сенат.

У римлян, если закон противостоял какому-либо их желанию и при этом они были достаточно влиятельны, чтобы осуществить это желание невзирая на закон, имелся хитроумнейший способ поступать вопреки этому закону: они на год приостанавливали его действие.

Это называлось сном закона.

Пока закон спал, честолюбие бодрствовало и делало все, что ему было угодно.

Стало быть, Помпей решил, что он доставит своей гордыне большее удовлетворение, если отпразднует триумф в качестве всего лишь полководца, еще не будучи сенатором.

И он отпраздновал триумф, оставаясь во всадническом сословии.