Цезарь

Вначале все сенаторы и все влиятельные люди Рима объединились, чтобы отвергнуть этот закон, обменялись самыми нерушимыми обещаниями и поклялись друг другу никогда не предавать дело свободы, по своей собственной воле вручив одному-единственному человеку власть, равную той, какую Сулла завоевал путем насилия.

Однако в назначенный день случилось то, что порой случается при парламентском строе: из всех ораторов, записавшихся в очередь на выступление, решился взять слово лишь один.

Это был Катул.

Тем не менее он говорил как благородный человек, с присущей ему прямотой обращаясь к сенату и восклицая:

— Сенаторы, осталась ли еще хоть одна гора или скала, на которую мы могли бы удалиться, чтобы умереть там свободными?

Однако Рим подошел к той точке, когда ему был нужен властелин, каким бы тот ни был.

Ни один голос не отозвался на голос Катула.

Закон был принят.

— Увы! — сказал Помпей, получив письмо с известием об этом указе. — Моим трудам не будет конца! Неужели я вечно буду переходить от одного командования к другому и никогда не смогу вести вместе с женой и детьми безмятежную жизнь в деревне!

И, возводя глаза к небу и хлопая себя по бедру, он проделывал все жесты впавшего в отчаяние человека.

Бедный Помпей!

Он проделывал бы совсем другие жесты, если бы закон не прошел!

Однако он проделывал бы их в одиночестве, и это были бы жесты, свидетельствующие о неподдельном отчаянии.

С Цезарем все обстояло иначе, ибо получив в управление Галлию, он вскричал с радостью, которую не позаботился скрыть:

— Я достиг, наконец, предела своих желаний и начиная с этого дня буду шагать по головам моих сограждан!

XV

Мы надеемся, что читатель, идущий вслед за нами в данном очерке, все больше узнает о характерах этих двух людей; так что, когда эти соперники сойдутся лицом к лицу, их действия окажутся вполне понятны и уже не будут нуждаться в пояснениях.

Впрочем, если Помпей и колебался, принять ли ему на себя новое командование, колебания его были недолгими.

Он собрал свои корабли, призвал своих воинов, вызвал к себе царей и правителей со всех подвластных ему владений, вступил в Азию и начал, как обычно, с разрушения всего того, что сделал его предшественник.

Не забывайте, что на этот раз его предшественником был Лукулл, то есть один из самых влиятельных людей Республики.

Вскоре Лукуллу стало известно, что Помпей свел на нет все его усилия: он отменял наложенные наказания, отнимал полученные награды, говоря и доказывая своими действиями, что Лукулл теперь ничто, а он один — все.

Но Лукулл не был человеком, готовым пить горький напиток, именуемый унижением.

Через общих друзей он направил Помпею свои жалобы, и было решено, что оба полководца встретятся на переговорах, которые пройдут в Галатии.

В итоге соперники двинулись навстречу друг другу, сопровождаемые ликторами, которые несли фасции, а так как оба полководца были прославлены блестящими победами, фасции у того и другого были увиты ветвями лавра.

И тут произошло следующее: поскольку Лукулл прибыл из плодородного края, а Помпей, напротив, из края засушливого и безлесного, лавры ликторов Лукулла были свежими и зелеными, а лавры ликторов Помпея пожелтевшими и увядшими; заметив это, ликторы Лукулла отдали ликторам Помпея половину своих свежесорванных лавров.

При виде подобной учтивости некоторые из присутствующих усмехнулись.

— Ну да, — сказали они, — вот снова Помпей венчает себя лаврами, которых он не срывал.

Встреча, начавшаяся вполне любезно с обеих сторон и с полным соблюдением приличий, постепенно превратилась в спор, а спор перешел в ссору.

Помпей стал упрекать Лукулла в алчности; Лукулл — упрекать Помпея во властолюбии.

И тогда Помпей, забыв похвалы, какие он только что расточал своему сопернику, тотчас же принялся хулить его победы.

— Хороши победы, — говорил Помпей, — одержанные над двумя царями, которые, увидев, что от золота нет никакого проку, прибегли, наконец, к мечу и щиту: Лукулл победил золото, а мне он предоставил сражаться с железом.

— И на этот раз, — говорил, в свой черед, Лукулл, — хитрый и осторожный Помпей действует по своей старой привычке; он приходит, когда остается победить лишь призрак; в войне с Митридатом он поступает так же, как поступил в войнах с Лепидом, Серторием и Спартаком, разгром которых он приписал себе, хотя их поражения были делом рук Метелла, Катула и Красса. Не похож ли Помпей по большому счету на трусливую птицу вроде стервятника, который имеет обыкновение набрасываться на трупы тех, кого убил не он сам, или на гиену и волка, которые терзают останки павших в бою?

Лишенный всей власти, имея лишь тысячу шестьсот солдат, согласившихся ему повиноваться, Лукулл вернулся в Рим.

Что же касается Помпея, то он пустился в погоню за Митридатом.