Цезарь

Цезарь поспособствовал тому, чтобы они помирились, если и не искренне, то, по крайней мере, прочно: ради выгоды.

Затем Цезарь отправился к Лукцею.

— У тебя есть деньги, — сказал он ему, — у меня есть влияние. Дай мне два миллиона, и я добьюсь, чтобы тебя назначили консулом вместе со мной.

— Ты уверен в этом?

— Ручаюсь.

— Присылай ко мне за двумя миллионами.

Цезарь очень хотел послать за ними немедленно, опасаясь, что Лукцей передумает.

Однако из осторожности он дождался ночи.

С наступлением темноты он послал за корзинами с деньгами.

Когда деньги оказались у Цезаря, он послал за посредниками.

Посредники были агентами подкупа, которым поручалось договориться о цене с главарями толпы.

— Начинайте действовать, — сказал он им, пнув ногой корзины, отозвавшиеся металлическим звоном, — я богат и хочу быть щедрым.

Посредники удалились.

Между тем Катон не спускал с Цезаря глаз.

Он узнал, каким образом тот раздобыл деньги и как именно и на каких условиях была заключена сделка.

Он отправился к Бибулу и оказался там в обществе всех тех, кто составлял оппозицию к демагогии, рупором которой являлся Цезарь.

Назовем имена главных консерваторов того времени.

Это были несгибаемый Катон, оратор Гортензий, Цицерон, Пизон, Понтий Аквила, Эпидий Марулл, Цезетий Флав, престарелый Консидий, Варрон, Сульпиций, один раз уже помешавший Цезарю стать консулом, и, наконец, сластолюбивый Лукулл.

Разговор шел об огромном успехе, который Цезарь снискал на Форуме и в базилике Фульвия.

Он явился туда в белой тоге и без туники.

— Почему ты не надел тунику? — спросил Цезаря один из его друзей, столкнувшись с ним на Виа Регия.

— Разве мне не следует показать народу мои раны? — ответил Цезарь.

Четырнадцать лет спустя раны Цезаря покажет народу Антоний.

Новость, с которой пришел Катон, была уже известна собравшимся.

Слова: «У Цезаря есть деньги» обрушились на них, словно удар молнии.

Их уведомил об этом Понтий Аквила, который узнал все от человека, раздававшего деньги на подкуп в его трибе.

Варрон, со своей стороны, сообщил о примирении между Крассом и Помпеем.

Два этих известия, прозвучавшие одновременно, привели собравшихся в состояние растерянности.

Коль скоро Цезарь располагал деньгами, возможности помешать его избранию не было.

Однако можно было помешать избранию Лукцея.

Если бы Лукцей был назначен вторым консулом, он действовал бы не иначе как заодно с Цезарем.

Бибул, напротив, будучи зятем Катона, при назначении на эту должность ослабил бы влияние демагога.

Увидев вошедшего Катона, все окружили его.

— Что скажешь? — стали спрашивать его со всех сторон.

— Скажу, — промолвил Катон, — что предсказание Суллы начинает сбываться, и в этом распоясанном молодом человеке действительно таится много Мариев.

— Ну и что делать?

— Положение тяжелое, — сказал Катон. — Если мы позволим этому бывшему сообщнику Катилины прийти к власти, Республика погибла.

И затем, поскольку у него были опасения, что гибель Республики вряд ли явится достаточно веской причиной для кое-кого из присутствующих, он добавил:

— Но тогда погибнет не только Республика, все ваши интересы тоже окажутся в опасности: ваши виллы, ваши статуи, ваши картины, ваши пруды, ваши старые усатые карпы, которых вы откармливаете с такой заботой, ваши деньги, ваши сокровища, вся эта ваша роскошь, с которой вам придется распрощаться, — все это обещано в награду тем, кто проголосует за него.

И тогда некий Фавоний, друг Катона, предложил выдвинуть против Цезаря обвинение в подкупе избирателей.

Для этого в их распоряжении было три закона:

закон Авфидия, согласно которому соискатель, изобличенный в подкупе избирателей, обязан был пожизненно выплачивать каждый год по три тысячи сестерциев каждой трибе;

закон Цицерона, который к этому штрафу в три тысячи сестерциев, умноженному на число всех триб Рима, добавлял десять лет ссылки;

и, наконец, закон Кальпурния, который подвергал наказанию и тех, кто позволил себя подкупить.

Но Катон выступил против этого предложения.

— Обвинять своего соперника, — заявил он, — это значит признать свое поражение.

Вопрос «Что делать?» снова встал перед собравшимися.

— Клянусь Юпитером! — воскликнул Цицерон. — Нужно делать то же, что делает он! Если это средство годится для него, давайте используем его против него!

— А что скажет Катон? — раздались одновременно три или четыре голоса.

Катон подумал минуту и произнес:

— Сделаем то, что предложил Цицерон. Филипп Македонский говаривал, что нет такой неприступной крепости, ворота которой не открыл бы осел, груженный золотом. Цезарь и Лукцей покупают трибы; что ж, дадим бо́льшую цену, и они станут нашими.

— Но я не настолько богат, чтобы потратить пятнадцать или двадцать миллионов на выборы! — воскликнул Бибул. — Такое подходит Цезарю, у которого нет ни драхмы, но к услугам которого кошельки всех ростовщиков Рима.

— Да, это так, — сказал Катон, — но всем вместе нам удастся быть богаче его. И потом, если частных средств нам не хватит, мы позаимствуем деньги из государственной казны. Итак, давайте устроим складчину, и пусть каждый назначит посильный для него взнос.