Цезарь

Славно два подлеца развратных спелись, —
Хлыщ Мамурра и любострастник Цезарь!
Что ж дивиться? Обоих тоги в пятнах —
Тот в столичной грязи, а тот в формийской.
Пятна накрепко въелись, их не смоешь.
Хворь одна у двоих: они двояшки.
Спят в постельке одной. Учены оба!
В каждом поровну тать и соблазнитель,
На девчонок идут единым строем.
Славно два подлеца развратных спелись![63]

Между тем именно подобными виршами провожали в дорогу покорителя галлов.

Следует признать, что Цезарь вполне заслуживал этих прилюдных оскорблений, на которые и не думал сердиться.

Бибул все то время, пока он исполнял должность консула, в своих указах именовал Цезаря не иначе, как вифинской царицей.

Он говорил, что, полюбив царя, Цезарь полюбил после этого и царскую власть.

Некий слабоумный по имени Октавий, которому его слава шута позволяла говорить все что угодно, при всем народе величал Помпея царем, а Цезаря — царицей.

Гай Меммий попрекал Цезаря тем, что он прислуживал Никомеду за столом и наполнял его кубок, смешавшись с толпой его рабов и евнухов.

Однажды, когда Цезарь, выступая в защиту Нисы, дочери Никомеда, напомнил о своих обязательствах перед этим царем, Цицерон прямо в сенате сказал ему:

— Довольно о твоих обязательствах; всем известно, что ты дал Никомеду и что получил от него.

Список его любовниц был огромен.

К моменту его отъезда в Галлию ему приписывали любовную связь с Постумией, женой Сервия Сульпиция; Лоллией, женой Авла Габиния; Тертулией, женой Красса, и Сервилией, сестрой Катона.

Этой последней, как мы уже говорили, он подарил жемчужину ценой в миллион двести тысяч франков.

Когда об этом рассказали в присутствии Цицерона, он ответил:

— Что ж, это не так дорого, как вы полагаете, ведь за те же деньги Сервилия дает ему в придачу свою дочь Терцию.

Позднее мы увидим его любовником Эвнои, прекрасной мавретанской царицы, и Клеопатры, чарующей греческой нимфы, перенесенной на египетскую землю.

В конце концов Курион Старший свел все пересуды, ходившие о Цезаре, в несколько слов.

— Цезарь, — сказал он, — это муж всех женщин и жена всех мужчин.

Некий государственный акт был уже почти готов узаконить первую часть этой злой сплетни.

«Гельвий Цинна, народный трибун, — говорит Светоний, — много раз признавался, что у него имелся полностью подготовленный закон, который он должен был по приказу Цезаря провести во время его отсутствия и согласно которому ему разрешалось брать сколько угодно жен для рождения наследников».[64]

Именно это заставило г-на Шампаньи отважно заявить в своем прекрасном труде о римском мире, что Юлий Цезарь был куда более совершенен, чем Иисус Христос, который был наделен лишь всеми добродетелями, тогда как Юлий Цезарь был наделен не только всеми добродетелями, но и всеми пороками.

Ну а теперь, пусть Цезарь отправляется в Галлию; пусть он укладывает свои шатры, огромные, как дворцы, и нагружает дорожные носилки, являющие собой целые спальни; пусть он увозит с собой свои ковры из пурпура и свои инкрустированные полы.

Будьте покойны, в случае нужды он будет идти во главе своих легионов, пешком, с непокрытой головой, под палящим солнцем, под проливным дождем.

Он будет проделывать по тридцать лиг в день верхом или в повозке.

Если путь ему преградит река, он пересечет ее вплавь или с помощью надутых мехов; если на его дороге встретятся альпийские сугробы, он будет расталкивать их перед собой своим щитом, в то время как его солдаты будут взрыхлять их своими копьями, кирками и даже мечами.

Никогда он не поведет свое войско по дороге, которую не разведает сам.

Когда ему надо будет переправлять свои легионы в Англию, поскольку до него дойдут разговоры, будто у берегов Британии ловят жемчуг прекраснее, чем в Индийских морях, он сам испробует весь путь и лично осмотрит все гавани, способные стать надежным убежищем для его флота.

Однажды ему станет известно, что его армия, которую он оставил, чтобы последовать за своей удачей, осаждена в своем лагере; тогда он переоденется галлом и проскользнет сквозь вражеские посты.

В другой раз, когда ожидаемая им помощь будет задерживаться, он бросится к утлому суденышку и в одиночку отправится на ее поиски.

Ни одно суеверие не остановит его марша, ни одно предзнаменование не заставит его изменить свои замыслы.

Жертва вырвется из рук жреца, совершающего жертвоприношение, но он все равно выступит против Сципиона и Юбы.