Цезарь

Но все эти новости, о которых Цицерон спрашивал своего брата, вряд ли были бы способны успокоить его.

После его отъезда Клодий не только, как мы уже сказали, обнародовал постановление о его изгнании, но и сжег все его загородные жилища и, пожив некоторое время в его доме на Палатинском холме — том самом доме за три миллиона пятьсот тысяч сестерциев, — приказал снести его и на освободившемся месте возвел храм Свободы.

Кроме того, он назначил к продаже все имущество изгнанника и каждый день открывал торги.

Но, следует отдать римлянам должное, сколь бы низкой ни была начальная цена на этих торгах, никто ни разу на нее не польстился.

Вот так обстояли дела у Цицерона.

Посмотрим, что в это время делали остальные.

XXX

В Риме в разгар всей этой политической оргии происходило нечто странное, напоминавшее спектакль, предложенный народу с целью заставить его поверить в лучшие времена Республики.

Спектакль этот давал Катон.

Катон был своего рода трагическим шутом, которому позволялось говорить и делать все что угодно.

Народ он скорее забавлял, чем был им любим.

Люди бегали поглядеть, как Катон без туники и босиком идет по улице.

Катон пророчествовал, но с его пророчествами дело обстояло так же, как с пророчествами Кассандры, которую никто не слушал.

Когда Помпей поспособствовал Цезарю в получении должности проконсула Галлии, Катон окликнул Помпея посреди улицы.

— Эй! — обратился он к нему. — Ты, стало быть, устал от своего величия, Помпей, коль скоро встаешь под ярмо Цезаря?… Сейчас, как я понимаю, ты не замечаешь этого бремени, но, когда ты почувствуешь его, когда увидишь, что больше не в силах нести его, ты переложишь это ярмо на Рим. И вот тогда ты вспомнишь о предостережениях Катона и убедишься, что они были честны, справедливы и прозвучали в твоих интересах.

Помпей пожал плечами и прошел мимо: разве можно попасть под удар молнии, если находишься выше нее?

Став трибуном, Клодий понял, что ему никогда не стать властелином Рима, пока там находится Катон.

Он послал за Катоном.

И Катон, тот, кто отказался прийти, когда его потребовал к себе царь, подчинился.

Катон воплощал собой закон.

Трибун звал его, и, в независимости от того, был этим трибуном Клодий или кто-то другой, Катон явился по приказу трибуна.

— Катон, — сказал ему Клодий, — я считаю тебя честнейшим и достойнейшим человеком в Риме.

— О! — промолвил Катон.

— Так вот, — продолжал Клодий, — я намерен тебе это доказать. Многие просят, и весьма настойчиво, чтобы их послали управлять Кипром; я же считаю, что этой должности достоин лишь ты, и отдаю ее тебе.

— Ты назначаешь меня управителем Кипра?

Да.

— Меня, Катона?

— Да, тебя, Катона.

— Я отказываюсь.

— Но почему ты отказываешься?

— Потому что это ловушка: ты хочешь удалить меня из Рима.

— И что дальше?

— Я хочу остаться в Риме.

— Ладно, — сказал Клодий, — но предупреждаю тебя: если ты не хочешь ехать на Кипр добровольно, тебя пошлют туда силой.

И, тотчас же отправившись в народное собрание, он провел закон о назначении Катона управителем Кипра.

Возможности отказаться больше не было: Катон принял назначение.

Как раз тогда начались передряги у Цицерона, но он был еще в Риме; Катон явился к нему и призвал его не поднимать мятежа.

Затем он покинул Рим.

Но, снаряжая Катона в путь, Клодий не дал ему ни кораблей, ни войск, ни должностных лиц — никого, кроме двух писцов, один из которых был отъявленным вором, а другой — ставленником Клодия.

Катон получил приказ изгнать с Кипра царя Птолемея — не следует путать этого царя с его тезкой, Птолемеем Авлетом, флейтистом, который был царем Египта, и, кроме того, Катону надлежало вернуть в Византий тех, кто был оттуда изгнан.

Эти разнородные поручения имели целью удержать его вдали от Рима на все время трибуната Клодия.

Располагая столь незначительными средствами, Катон решил, что ему следует действовать с осторожностью.

Он остановился на Родосе и послал вперед себя одного из своих друзей, некоего Канидия, дабы тот склонил Птолемея удалиться без сопротивления.

И тут Катону посчастливилось с Птолемеем точно так же, как Помпею с Митридатом.

Канидий прислал весть, что Птолемей только что отравился.

Птолемей оставил после себя несметные богатства.

Катон огляделся по сторонам.

Ему самому, как уже говорилось, надлежало отправиться в Византий.

Что же станет с этими несметными сокровищами, оставшимися после Птолемея, если он отдаст их в чужие руки?

Катон остановил взгляд на своем племяннике, Марке Бруте.

Здесь мы впервые встречаемся с этим молодым человеком, сыном Сервилии, слывущим сыном Цезаря.

Важнейшая роль, которую предстоит сыграть впоследствии Бруту, вынуждает нас задержаться на нем в ту минуту, когда история впервые произносит его имя.

В то время ему было около двадцати двух лет.

Он притязал на то, что является потомком знаменитого Юния Брута, чье бронзовое изображение римляне воздвигли на Капитолии, среди статуй царей.

Бронзовая фигура держала в руке обнаженный меч в знак бесповоротной победы Юния Брута над Тарквиниями.

Вот только подобное происхождение Брута решительно оспаривали у него д’Озье того времени.