Цирк Обскурум

Они вышвырнули меня и думали, что на этом все закончится. Они думали, я просто смирюсь с этим. Я даже не успел похоронить свою мать. Я так и не узнал, что они сделали с ее телом. Я вернулся через три дня со всеми пистолетами и клинками, которые смог найти, и проложил себе путь через его территорию. Они чуть не убили меня, но в конце концов я стоял посреди их тел, глядя сверху вниз на Джорджиано, сжимая в руке карту джокера. Я едва держался на ногах, потеряв слишком много крови, когда Даймонд, Харт и Спейд пришли за мной. Тогда я чувствовал нашу связь так же, как чувствую ее сейчас. Это осознание, связующее звено в жизни, но я так и не нашел тело своей матери.

Теперь есть еще одна: Эмбер. Ее связь такая же яркая, как и наша.

— Клаб, — говорит Эмбер. Я так погрузился в свои воспоминания, что даже не заметил, что остановился у подножия лестницы. — Ты в порядке?

Я встречаюсь с ней взглядом и вижу в нем неподдельную озабоченность. Если кто-то и поймет, так это она. Она тоже была взрослой, как и я.

— Это место вызывает у меня… плохие воспоминания, — признаюсь я.

Я спал в обшарпанной комнате, в стороне, пока моя мать должна была работать. Когда она заканчивала работу, ей разрешилось ухаживать за мной. Я был таким же истощенным, как и эти дети, младенцем, изо всех сил пытающимся выжить. Она не могла кормить грудью из-за наркотиков в своем организме. Когда я был старше, она тайком приносила кусочки своей еды, чтобы накормить меня. Мы оба выживали, как могли.

Эмбер была на несколько ступенек выше меня, но после моих слов она спускается обратно и сжимает мое лицо. Ее руки покрыты кровью, но это не имеет значения. Это не самое худшее, что я пережил.

— Тебе нужна минутка? — спрашивает она, серьезно глядя мне в глаза. Я вижу только ее яркие, красивые глаза сквозь маску, глаза, которые никогда не должны были знать о той боли, которую она испытывает. Я хотел бы избавить ее от ночных кошмаров, но если бы я мог, она никогда бы не нашла цирк. Наши ночные кошмары — это то, что делает нас теми, кто мы есть. Они свели нас вместе.

Кошмары — это то, что создало нас, и кошмары — это то, что нас питает.

— Нет, — бормочу я, прежде чем отвести ее руку от своего лица и приподнять маску ровно настолько, чтобы запечатлеть поцелуй на ее окровавленных костяшках пальцев. — Нет, давайте заберем этих детей отсюда.

Она кивает.

— Позже ты сможешь рассказать мне о своих кошмарах, и я прогоню их.

Мое сердце сжимается.

— Так же, как я поступлю с твоими.

Куинн. Наша королева.

Она берет меня за руку и ведет вверх по последней лестнице, и мы попадаем в еще один кошмар, но мы можем справиться с этим вместе.

На этот раз я не один.

Глава

24

Лицо Клаба скрыто под маской, но я все еще вижу темноту в его глазах. Это место вытаскивает что-то внутри него на поверхность, и мне интересно, что привело его в цирк. Я знаю только намеки из карт. Я никого из них об этом не спрашивала, полагая, что они скажут мне, когда будут готовы, но я вижу призраков, которые преследуют Клаба, точно так же, как есть призраки, которые преследуют других. Я полагаю, что нас всех преследуют призраки, и именно так мы попали в Цирк Обскурум. Я бы хотела стереть с лица земли их тьму, но она такая же их часть, как и моя.

Когда я впервые увидела, как они охотятся, меня передернуло от вида крови. Сейчас, в этом здании, я наслаждаюсь ощущением липкой, подсыхающей крови на моих руках и страхом в глазах охранников, которые преклоняют колени перед Даймондом, Хартом и Спейдом, когда мы достигаем верха лестницы. Эти люди — настоящие монстры, которым нельзя позволять жить, не говоря уже о том, чтобы находиться рядом с детьми. Я не знаю, сколько там еще детей и насколько они молоды, но каждый из этих мужчин заплатит за то, что они сделали.

— Который из них начальник тюрьмы? — Спрашиваю я хриплым от ярости голосом. — Кто из них командует?

Даймонд смотрит на меня, прежде чем указывает на женщину в конце очереди. Остальные, должно быть, охранники, но ясно, что она — нечто другое. Высокая и гибкая, ее седеющие волосы собраны сзади в строгий пучок. Даже когда она опускается перед нами на колени, она не выглядит испуганной, ее холодные серые глаза тверды и непоколебимы. Она не боится нас, но должна была бы.

— Как тебя зовут? — Спрашиваю я, стоя над ней. Когда она продолжает сжимать губы, я вытаскиваю лезвие из-за бедра и подношу его к ее щеке. — Я спросила, как тебя зовут?

Она встречает мой взгляд с видом человека, привыкшего все контролировать. Такой же взгляд был у моего мужа.

— Пошла ты.

У нее акцент, говорящий о том, что она откуда-то не из Штатов. Может быть, европейка?

— Ты мать? — Спрашиваю я, делая вид, что ее яд меня не беспокоит. — Кто-нибудь из этих детей твой?