Цирк зажигает огни

я ждал и ждал, когда же наконец

увижу я желанную свободу,

и оживёт народ-полумертвец.

И ожил он! Мозолистые руки

низвергли зло былое навсегда!

Рабочий люд под скипетром науки

творит свой мир, мир братства и труда.

Быть может, мне вопрос предложат:

– Чего ж молчишь ты, шут-старик?

Иль новый быт тебя уж больше не тревожит?

Иль как-нибудь привязан твой язык?

Что ж ты молчишь?..

И я, как шут народный,

отвечу так спросившему в ответ:

– Народ живёт лишь десять лет свободно,

рабом же был он триста долгих лет…

Народ воскрес, он жаждет только мира,

Он учится, с ошибками творит.

Пусть помолчит пока моя сатира —

мой слабый ум и совесть так велит.

Теперь же знания свои и чувства

я отдаю, чтобы просветить народ,

и новый вид бессмертного искусства

в содружестве с наукой процветёт!

* * *

– Значит, ты плохой, жадный мальчик, – обращается отец к шестилетнему Прову, моему сыну.

Пров насупился и молчит.

– Значит, все будут знать – Провушка жадный.

Внук опять не отвечает деду.

– Ну, ты подумай, ведь это же все ребята будут видеть, все, кто приходит к нам в Уголок.

Снова нет ответа.

– Какой ты скверный! Какой ты бесчувственный! Ну, скажи: отдашь?

– Не отдам.

Этот спор происходил у семидесятилетнего деда с шестилетним внуком из-за игрушечного автомобильчика. Его Прову привёз кто-то из Германии. Игрушка была замечательная, машинка ездила по столу и, едва приближаясь к краю, сама сейчас же сворачивала в сторону. Там было сделано, кажется, какое-то специальное колесико, и, как только оно повисало в воздухе, автомобиль поворачивал.

А у отца, конечно, сейчас же возникла идея использовать эту игрушку для мышиной дороги, чтобы мышка ехала на автомобиле. И вот он начал клянчить эту машинку у Прова. Это надо было видеть – на полном серьёзе.

– А я думал, что ты добрый мальчик.

И в результате отцу удалось-таки пронять его… Пров в конце концов пришёл и отдал ему этот автомобильчик.

В. Г. Дуров

Мои артисты (Главы и фрагменты из книги)

Я становлюсь артистом

У моего дедушки, Анатолия Леонидовича Дурова, был сын, Анатолий Анатольевич, тоже известный дрессировщик. Это мой дядя. В его семье я вырос. Ещё мальчишкой я очень любил животных и проводил в их обществе все свободные от школьных занятий время. А на каникулах я разъезжал с дядей по разным городам и помогал ему в его работе.

Своё первое выступление я помню и сейчас очень хорошо. Я вышел на манеж в костюме гнома, неся перед собой столик, на котором сидели крысы. Столик был довольно тяжёлый, а я ещё маленький и не особо ловкий. Я споткнулся, выпустил столик из рук и растянулся на манеже. Крысы, недолго думая, разбежались в разные стороны, зрители стали хлопать в ладоши и громко смеяться. А я страшно смутился, вскочил и убежал за кулисы.

С дрессировкой животных вначале у меня тоже ничего не получалось. Я очень любил собак и голубей, и как только дядя уходил из дому, принимался за их обучение. Наберу бывало у матери в буфете разных вкусных вещей и доотвалу кормлю своих питомцев. Они жирели, становились очень ленивыми и совсем не хотели меня слушать.

У дяди было много обезьян. Как-то раз дядя послал меня поймать и принести для участия в спектакле одну обезьяну по имени Манька. Я смело вошёл в вольер, где помещались обезьяны, и принялся ловить Маньку. И вдруг на меня градом посыпались обезьяны. Их было двадцать четыре штуки, а я один, и все они царапали, кусали, трепали меня за волосы. Еле выбрался я на волю! После этого случая я стал относиться к обезьянам с большой опаской и старался не раздражать их. С виду они как будто и весёлые, и добрые, но если рассердятся и нападут целой стаей – беда!

Только после нескольких неудач я наконец понял, что дрессировка животных – дело нелёгкое, что надо долго учиться и иметь большое терпение. Я стал внимательно наблюдать, как работает во время репетиций мой дядя, учился у него, и животные тоже начали ко мне привыкать.

В дядиной группе появился новый артист, – большой и свирепый волк по имени Зубр. Я никогда не забуду первой репетиции, которую проводили с Зубром. Несколько человек вели волка на аркане, другие стояли на манеже с палками, припасёнными на случай, если волк вздумает вырываться. А волк шёл, весь ощетинившийся от злости, скалил зубы и сердито рычал на окружающих.

Как ни старался дядя, он ничего не мог поделать с этим свирепым хищником. Волк щёлкал зубами и готов был броситься на каждого, кто пытался к нему приблизиться. Скоро все решили, что из упрямого, злого волка никогда не получится хорошего артиста и не стоит тратить на него время. Его посадили в клетку и ставили в покое.

Однажды вечером, во время репетиции, в цирке погас свет. Пробираясь в темноте за кулисами, я неожиданно наткнулся рукой на что-то мягкое, пушистое и, решив, что это наша овчарка Пирри, стал её гладить.