Цивилиzации

Вдруг до нее донеслись крики, послышался цокот копыт. Кто-то окровавленный бросился к ее ногам, за ним сворой гнались китонцы — их вел за собой рыжеволосый кузнец. Она узнала робкого юношу и велела преследователям оставить его. Пука Амару не собирался подчиняться чужеземной принцессе и заявил: приказ есть приказ — надо выполнять. Но Игуэнамота шагнула навстречу и уперлась грудью в острие меча, который он выставил. Он знал, что трогать ее нельзя, иначе — верная смерть. Поэтому воины с неохотой повернули назад.

Игуэнамота наклонилась к юноше, он еще дышал. Она спросила:

— Como te llamas?[101]

— Педро Писарро[102], — еле слышно прозвучал ответ.

Она решила, что если он оправится от ран — будет ее пажом.

За два часа они убили больше трех тысяч человек.

По возвращении во дворец Игуэнамоту позвали к Атауальпе — нужно было снова переводить. Он велел привести королеву и взятых под стажу касиков и спросил, зачем они собирались его убить; те ответили, что они ни при чем, их втянули в свои дела инквизиторы Супремы; святая инквизиция им не подчинена, а король Карл ни за что не одобрил бы подобное злодеяние, если бы ему сообщили.

Упрекнув пленников в вероломстве, Атауальпа вернул им свободу, и на следующий день город вновь наполнился людьми, всюду были женщины и дети, как будто ничего чрезвычайного не произошло.

Они провели в Толедо еще две недели, и в это время в городе и окрестностях царил полный мир: оживление на улицах не позволяло заподозрить убыль населения, дела велись, рынки гудели, как обычно. Лишь головы священников, выставленные на главной площади, напоминали о недавних событиях.

Но Атауальпа был в ответе за свой народ, и даже если число его подданных теперь не превышало двухсот, он должен был решить, как действовать дальше. Инка приказал сжечь большой зеленый крест, участвовавший в церемонии инквизиторов, но счел, что мудрее будет покуда не срывать бесчисленные изображения приколоченного бога.

Он напомнил королеве и ее министру Тавере о своем желании встретиться с королем Карлом. Королева ответила, что ее супруг отправился защищать большой город на Востоке, которому угрожает враждебная империя турок, но гонцы уже высланы и сообщат ему об иноземцах.

Следовало ждать, но Атауальпе было известно, что ожидание — злая мачеха: она губит моральный дух войска, особенно когда брачуется с бездействием.

К тому же Чалкучима заметил, что лучше бы все-таки не оставаться в городе, где они только что перерезали три тысячи жителей.

Кискис предложил отправиться навстречу Карлу, но Руминьяви был против: если из бедствия в Лиссабоне и начавшегося у них на глазах хаоса удалось извлечь выгоду, то ситуация войны, когда им ничего не известно ни об участвующих в ней силах, ни о местности, ни тем более обо всех обстоятельствах, таит много неопределенного и опасного — тем более для отряда, в котором далеко не все — настоящие воины, пусть даже так или иначе приняли боевое крещение в борьбе за жизнь, длящейся больше года.

С этим они предстали перед королевой: было условлено, что она даст им аудиенцию — они пожелали, чтобы все атрибуты королевской власти соответствовали протоколу, притом что понятия не имели, какие здесь приняты условности. Атауальпа украсил себя золотым нагрудником и облачился в длинный плащ из белой альпаки, чем впечатлил левантинцев, но первым взять слово не решился. Тогда Игуэнамота сказала, что они отправляются в путь и им нужен охранный лист.

— Adonde?[103] — спросила королева.

— В Саламанку, — ответила кубинка.

Королева бросила обеспокоенный взгляд на своего министра-мумию. Кардинал Тавера поинтересовался причиной такого выбора. Игуэнамота ответила, что они хотят использовать время, пока не вернулся король Карл, для изучения истории и обычаев Кастильского королевства и вообще — Нового Света.

— Barbari student![104] — произнес Тавера, закатив глаза.

Как бы то ни было, спорить левантинцам в тот момент не приходилось. Охранный лист был выдан вместе с рекомендательными письмами, адресованными самым видным богословам Саламанки.

К Игуэнамоте пришла старуха, шепнувшая ей об опасности. Она хотела остаться с китонцами, как и ее сын, а с ними — еще два десятка человек. «Cubanos! Cubanos!»[105] — твердила она. Атауальпа, слушавший и не понимавший ни слова, догадался, что для старухи, как и для большинства повстречавшихся им левантинцев, не исключая королеву и кардинала, все они — кубинцы, такие же как их переводчица. Он пожелал знать, почему эти люди хотят идти вместе с ними. Старуха сказала Игуэнамоте, что, как только они уйдут, появятся новые инквизиторы и снова станут их преследовать.

Так Атауальпа получил первое пополнение: несколько затравленных семейств выкрестов, горстка бледных еретиков с горящим — или потухшим — взором и юный Педро Писарро, который был еле жив.

13. Македа