Цивилиzации

Император ознакомился с содержанием кипу и был впечатлен подношениями, доставленными Игуэнамотой, так что согласился внять просьбам Атауальпы, ведь Империя Четырех Четвертей изобиловала товарами, в которых тот нуждался. Доставить груз он доверил своему брату, полководцу Тупаку Уальпе. Атауальпа решил, а Игуэнамота, изучив карты, которые они к тому времени прекрасно научились читать, согласилась, что корабли должны пристать не в Лиссабоне, а в Кадисе, ближе к Гранаде.

Вместе с Тупаком Уальпой прибыл еще один их сводный брат, совсем юный Манко Капак[150], удостоившийся опасной чести носить имя великого предка-основателя. Тупак Уальпа собирался вернуться с судами, груженными оружием, вином и живописью, но Манко Капак-младший должен был остаться. Ему предстояла роль посланника Уаскара в Севилье, точнее говоря — шпиона: Атауальпа дипломатично притворялся, что этого не понимает.

28. Алькасар

Прием, который Севилья уготовила посланцам Империи Четырех Четвертей на этот раз, имел мало общего с предыдущими.

В тот день королева Изабелла въехала в город на белом коне и сама была в белом атласном платье в знак траура. Атауальпа ехал рядом, водрузив на себя алый венец Сапа инки.

Самые знатные городские вельможи — герцог Медина Сидония, герцог Аркос, маркиз де Тарифа[151] — встречали их вместе с мэром (куракой[152], который управлял городом) и дружно согнулись в поклоне перед королевой и Верховным инкой.

Следом шли юный Филипп, его сестра и армия из шести тысяч солдат.

Вступая в город, Чалкучима и Кискис переглянулись — нетрудно догадаться, что они вспомнили шатер Карла V в поле под Саламанкой и теперь прикидывали, насколько отличается тот прием от церемониала, устроенного для них нынче.

Кискис при этом посматривал, как скачет и резвится, обгоняя их, Семпере, длиннолапый белый пес императора, не оставивший Филиппа во время бегства из Гранады. На носу животного остался след когтей пумы Атауальпы. Видя восхитительно роскошные сады Алькасара, полководец думал о том, что хищнику здесь понравилось бы — можно взбираться на пальмы, купаться в прудах, охотиться на птиц, — и невольно спрашивал себя, где-то теперь этот зверь.

В этих садах Койя Асарпай и произвела на свет сына, получившего от отца имя Карл Капак — в честь его многострадального соперника. Юному Филиппу разрешили заглядывать в колыбель и стать младенцу padrino[153]. По настоянию Изабеллы, которая была очень набожной, местный священник на всякий случай окропил дитя водой. Атауальпа счел такое кумовство политически выгодным. И даже предложил Изабелле статус второй жены, но та предложение отклонила.

Из Италии вернулся Лоренцино и привез знаменитого художника по имени Микеланджело, за которым ездил в Рим. Сначала с ним обсудили строительство усыпальницы — чтобы перенести в нее тело Карла V, оставленное в Альгамбре среди помидоров. Затем поручили изваять статую Виракочи, сотворившего солнце, луну и звезды. Атауальпе хотелось получить портрет его сестры-супруги и новорожденного сына, но художник терпеть не мог изображать живых людей, и от идеи пришлось отказаться, а Лоренцино велели отыскать другого живописца — его хорошо знал Карл, и, насколько было известно Верховному инке, творил он в городе под названием Венеция. Зато Микеланджело сказал, что сделает исключение для принцессы Игуэнамоты, и создал потрясающую скульптуру, возвышающуюся сегодня в храме Севильи — том самом, где некогда венчались Карл и Изабелла.

Сказать по правде, Атауальпа предпочел бы вернуться в Гранаду — там, в Альгамбре, на верхотуре, он чувствовал себя увереннее, но ему нужна была резиденция, связанная по воде с землей, где он родился, а протекавшая через Севилью река Гвадалквивир хоть и была неглубока и труднопроходима для тяжелых судов, которые отправляли на Кубу, все же обеспечивала этот путь. Вскоре бочки с черным напитком и мукóй уже перекатывались по портовой пристани денно и нощно, встречаясь с бочками селитры и коки, катившимися в обратном направлении — их выгружали вместе с сундуками золота и серебра, которые отправлял Уаскар; одновременно наполнялись оливковым маслом, медом и уксусом кувшины — уж больно любили это все заморские инки.

Торговля приняла такой размах, что Атауальпа повелел учредить особый орган, который местные стали называть Casa de contratacion[154], — он должен был регулировать торговые отношения между Тауантинсуйу и Пятой Четвертью. Не только в Испании, но и на всех левантинских территориях торговля с Понантом[155] разрешалась не иначе как через Севилью; единственным исключением стал Лиссабон, ему даровали отступную — в благодарность за помощь Игуэнамоте: в противном случае китонцам в Испании пришел бы конец, и история повернулась бы совсем иначе. Впрочем, пятую часть всего, что доставляли португальские корабли, следовало приберегать для испанской короны.

Отчасти это рассматривалось как компенсация королеве Изабелле, сестре Жуана III, за утрату любимого супруга.

29. Кортесы

Другой компенсацией стало возведение ее сына на испанский трон.