Еще позже, когда годы в интернате стали для них прошлым, поросли быльем и покрылись патиной времени, воспоминания вытащил на свет Тахти. Он слышал их разговоры, и любопытство взяло верх. Он задавал и задавал вопросы, и хотя бы в этот раз Сати не приходилось гадать, спрашивает Тахти или утверждает. У Тахти был особый талант превращать любую фразу в вопрос. Никакие долгие годы в шхерах не исправили этого.
Сати принялся рассказывать.
Он уже очень давно не произносил так много слов сразу.
19
***
В день рождения Сати Тахти был еще на больничном. Сати позвонил ему на мобильный и отвлек от созерцания потолка. Холодный солнечный луч полз по клетчатому пледу и норовил добраться до носа. Тахти бы тогда принялся чихать, а он терпеть не мог чихать. Он подполз к телефону и ответил на вызов. Сати принялся объяснять, что завтра у него день рождения, и что им разрешили занять зал в кафе, и что он очень хотел бы видеть там Тахти. Тахти улыбался до тех пор, пока Сати не убил его улыбку следующей мудрой фразой:
– Я понимаю, что ты еще на больничном, и тебе, наверное, еще трудно ходить, я пойму, если ты не придешь.
Тоже мне, великий мудрец, подумал Тахти, и брови его собрались в узел на переносице.
– Сати.
– Мы оставим для тебя тортик.
– Сати.
– Серый тебе его потом занесет. Или я..
– Сати!
– Занесу…
– Ты можешь замолчать хоть на секунду? Я еще не отказался.
Сати подышал в трубку, пощелкал пальцами по динамику.
– Что ты хочешь сказать?
– Что я приду. И, кстати, спасибо за приглашение.
– Ты? – щелчки в трубке стали громче и чаще. Чем он по ней стучит? – Ты правда придешь?
– Конечно. Потихонечку, но приду.
– Ура! – сказал Сати и бросил трубку.
– Во сколько? – спросил Тахти частые гудки.
Гениально, подумал он и зажмурился от удовольствия. Еще и солнечный луч дополз до его лица, пощекотал его нос. Тахти чихнул.
– Будь здоров! – крикнули ему из соседней комнаты.
– Спасибо, – крикнул в ответ Тахти.
Слышимость в общаге была замечательная.
До самого кафе он дополз со скоростью улитки. Рильке проводил его до перекрестка, принес свои извинения, что не может проводить дальше, и скрылся в кривеньком переулке, таком узком, что вдвоем в нем было не разойтись. Находчивая администрация города даже повесила на входе маленький светофорчик, чтобы избежать негативных эмоций в случае столкновения. Местные жители отличались целеустремленностью и стойкостью, то есть были упрямее ослов. Не любили уступать, зато любили испытывать негативные эмоции, потому что тогда можно было звонить психотерапевту и жаловаться на ослов и погоду. Поэтому светофорчик сразу же сломали.
Тахти поудобнее перехватил трость и заковылял через дорогу.
Лестница далась с трудом. Он еле забрался на второй этаж по бесконечным пролетам старого здания. И кто придумал такие высокие ступени? Если добраться до чердака, можно искупить изрядное количество грехов и стереть до основания подошвы и без того драных кед. У Тахти была с собой трость, поэтому он мог притвориться, что занимается скандинавской ходьбой в пересеченной местности. В очень пересеченной местности. В горах.
Знакомый запах внутри дома окутал его позабытым зыбким коконом. Знакомый гул лестничного марша заполнил уши. Привычные ощущения бросали его на несколько недель назад, во времена, когда он бывал здесь чуть ли не каждый вечер. Когда в госпитале он вспоминал Старый Рояль, в памяти всплывали только мутные картинки, без запахов и звуков. Сейчас, когда он их слышал, когда касался руками отполированного дерева перил, когда акустика лестничного марша наслаивалась амфитеатром эха, а нос щекотал холодный, сырой запах подмокшей штукатурки, он как будто окунался в прошлое, с головой нырял в привычные дни.
Подниматься было тяжело и до ножевого. Даже тогда он частенько подумывал снова взять трость, потому что в одном бандаже на колене по такой лестнице скакать было почти не под силу. А теперь, одной рукой подвисая на перилах, а другой сжимая рукоятку трости, он становился уязвимым, хрупким. И при этом очень остро чувствовал себя живым. Еще неделю назад он не мог спуститься на первый этаж в кафетерий, а сегодня всего за час вскарабкался на второй этаж! Вот она, сила мотивации. И обезболивающих.
Там, за знакомой рассохшейся дверью, готовили праздник. Тахти приоделся. Надел новые треники и белоснежную рубашку, даже повязал галстук-бабочку. Кеды заменить было нечем, скотч, который держал подошву, стал отклеиваться, но Тахти решил, что дизайнерская обувь с дырками тоже может быть в моде. Были же, скажем, в моде драные джинсы, иной раз настолько драные, что спереди ткань практически отсутствовала. А какая экономия материала!
В темноте под дверью на кухонной табуретке сидел человек в черном. Тахти не сразу его заметил. Его выдал огонек сигареты в коротком деревянном мундштуке.
– Пароль, – сказал человек.
– Чеслав, – сказал Тахти.
– Чеслав? Это какой-то новый пароль, – Чеслав привстал и пожал Тахти руку.
– Ты чего под дверью?
– Исполняю обязанности привратника, – сказал Чеслав.
Тахти рассмеялся и оперся на трость двумя руками.
– В смысле?