Цвет тишины

С лестницы Сати его спустил после того, как из-за них Серый потерял слух. А Серый после этого разругался с Сати. Но Серый и Сати потом помирились, а Рильке – нет. Ни с одним, ни с другим. Они избегали друг друга. Чтобы ничего не решать. Их не пугала кровь. Они просто пытались вычеркнуть друг друга из членов семьи. Будто это так просто.

Позже, когда Рильке подлечил ноги и стал ходить, сначала на костылях, потом своими ногами, он всех избегал. Его перевели в группу на четвертом, и не встречаться стало довольно просто.

Серый за ним ходил, пытался поговорить, но Рильке просто убегал. Уходил, руки в карманы, взгляд исподлобья. С Сати они друг друга не замечали.

Серый понимал, что Сати без тормозов. Он восприимчивый, добрый, но без тормозов. Про тормоза теперь все понимали. Может, если бы он рос в семье, если бы ему не нужно было биться за право жить, он бы вырос мягким и спокойным. Он заботливый, верный, но заботу свою он проявляет без оглядки на последствия. Рильке скинул Серого в воду? Сати скинул Рильке с лестницы.

В тот раз тоже приезжала полиция. Их всех допрашивали. Оску после этого сертифицировали как переводчика. И еще все поняли, что с Сати лучше не ругаться, а к Серому не лезть. По сути Сати добился чего хотел – от Серого отстали.

Но Рильке отстал не из-за Сати. Он сам испугался. Он не хотел заходить так далеко. Они хотели пошутить – а получилось, что чуть не потопили парня. Который в итоге потерял слух. Из-за них.

Рильке чувствовал себя виноватым. Но не знал, как подойти, как поговорить. Серый был в больничном крыле, под капельницами и круглосуточным присмотром врача и Сати. Рильке несколько раз приходил ночью к дверям лазарета, однажды даже зашел внутрь, но так и не смог сказать того, ради чего пришел. Иногда он специально сидел под дверями лазарета и ждал, когда они придут. Он знал, они придут и побьют его. И тогда ему станет легче.

Они так и не поговорили. После драки на лестнице Рильке ночевал в лазарете и ездил впритирку к стенам, а чуть позже, после второй операции, вернулся на костылях и еле ползал. Они так глупо избегали друг друга, и в итоге интернат закончился для них раньше, чем они разобрались со своими вопросами.

Рильке пытался забыть, жить обычной жизнью. Он поступил в институт на бесплатное отделение. Теперь у него была крыша над головой, какие-никакие деньги и билет в будущее. Но ничто не завершилось. Он понял это, когда пришел с Тахти в кафе.

Потом он по звонку Серого приехал ночью в госпиталь и половину ночи просидел под дверью отделения реанимации, и еще половину ночи – на допросе.

Ничего не кончилось.

Кто же из них ударит по тормозам? Спустит курок? Спустит собак? Спишет на другого? Спишет другого?

Какая развязка вообще возможна, когда все так запуталось?

20

***

Врач выполнил свое обещание, и с понедельника Тахти вернулся и к учебе, и на работу. В институте все было по-прежнему: ничего толком не разберешь. Тахти в целом был в курсе, что к чему. Ребята рассказывали ему основные новости, пока он валялся в комнате на больничном. Он пропустил не так уж много, но выпал из ритма, из этого удобного каждодневного ритуала, в котором до этого варился. Ребята вспоминали какие-то события, о которых он ничего не знал. Шутили о чем-то, чего он не понимал. Обсуждали темы, в которых он плавал. Юстас скинул ему по почте все лекции, и он их прочитал, но это не сравнится с личным присутствием. Большую часть времени Тахти только сидел и молча слушал, всех и каждого, стараясь влиться в привычный ритм. Вообще войти в курс дела, снова стать своим.

Слабость осложняла все. Одним холодным промозглым утром он пришел на остановку, и выяснилось, что ветка встала, и трамваи не ходят. Ледяной дождь, обрыв линии. Пришлось до института ковылять по наледи с тростью, через боль и со скоростью улитки. Он опоздал на пару, еле забрался на третий этаж, дверь в аудиторию оказалась заперта изнутри. Преподаватель отказывался его впускать, стоял привратником, загораживал проход и требовал объяснений. Тахти несколько раз повторил, что его только выписали из госпиталя, трамваи не ходят, он шел пешком, хотя едва может ходить, еле стоит и тупо грохнется, если еще немного постоит в коридоре. Преподаватель задавал одни и те же вопросы, ничего не слушал и только повторял, что Тахти не смотрит на часы. Сколько времени они препирались в дверях – сказать сложно. В итоге Тахти впустили, при помощи рук он кое-как сполз на стул и прямо в аудитории закинулся таблеткой обезболивающего. Посреди пары. Перед глазами летели черные точки, во рту стоял привкус горечи, голос преподавателя расслаивался металлическим гулом. Уже ближе к концу пары он более-менее пришел в себя.