Цвет тишины

На черно-белом снимке Сати и Серый обнимались на фоне портрета Сати. Этот снимок Тахти сделал тогда в кафе на телефон, перевел его в ч/б и отправил на электронную почту Сати. Значит, кто-то из них его распечатал. Тори перевернула фотокарточку. На обороте изящным путаным почерком зелеными чернилами написали: «Самый лучший день». Тахти узнал этот почерк. Его он уже видел в тетради Сати, много лет назад, когда они еще ходили на курсы. Было ощущение, что он заглянул в замочную скважину и подсмотрел интимную сцену. Постыдное ощущение, но на душе стало светлее.

– Это ты сделал снимок? – спросила Тори.

Обычно все говорили «фотка».

– Я, – сказал Тахти. – Это был день рождения Сати, и Серый нарисовал его портрет.

– Такую фотографию можно ставить в рамку, – сказала Тори.

– Серому негде ставить фотографии в рамки, – сказал Тахти.

– Я знаю, прости, – Тори закрыла книгу и провела ладонью по плечу Тахти. Ее руки были такими теплыми, такими приятными, прикосновение – легче перышка, нежное, родное. – А поснимай меня?

– Что? – переспросил Тахти.

– У тебя же есть фотоаппарат? Сделай пару кадров.

Тахти заправил в фотоаппарат пленку. На особый случай он приберег катушку слайда, потому что никогда не знаешь, когда может понадобиться сделать несколько хороших кадров. Сейчас был именно такой момент. Теплый свет, мягкие тени, красивая девушка. Его девушка.

***

Ханс, который учился на юриста, согласился помочь установить и утвердить родство, оформить все грамотно на бумаге. Прошло уже около двух недель, но Тахти все еще не пришел в себя. Насыщенный получался год. Он чуть не погиб, его уволили с работы, его выгоняли с общаги. А теперь вдруг оказалось, что у него есть не только друзья, но и родственники. Пока что в это трудно было поверить.

Они оба, и он, и Триггве, чувствовали непреходящую неловкость, когда встречались или созванивались. Тахти знал Триггве уже несколько лет, и отчасти привык к нему такому, каким его видел – улыбчивому, отдаленному, незнакомому. Теперь ему нужно было увидеть его в новом свете, разглядеть в нем свою кровь, и это было настолько странно, что казалось сюрреалистичным. Он будто все время спал и видел самый странный и яркий сон из всей своей жизни.

Триггве, казалось, боялся что-то не так сделать или сказать. Улыбался нервно, ронял предметы, путался в словах. Они занимались оформлением документов и поневоле проводили много времени в обществе друг друга. А Ханс, который с ними катался по конторам, наблюдал за ними и улыбался. Глаза его вовсе смеялись, но вслух он свои мысли не озвучивал.

Юристу было около восьмидесяти. Высокий, статный, с ежиком седых волос, он устроился в кожаном кресле за столом размером с футбольное поле и обвел взглядом собравшихся. Золотые очки-половинки сидели на кончике носа. Золото дорого оттеняло шикарный черный костюм и идеальный шелковый галстук.

Тахти сделалось неуютно под этим колким взглядом. В этом кабинете размером с целый остров, где по стенам до самого потолка тянулись массивные шкафы с книгами в кожаных переплетах, где уместился диван и пара кресел и еще оставалось достаточно места для поля для гольфа, а на столе можно было устроить вечер танцев, Тахти смотрел на свои неуместные стоптанные кеды и удивлялся, как его вообще сюда впустили.

Триггве легонько толкнул его плечом в плечо, и когда Тахти посмотрел на него, подмигнул. Ханс был занят бумагами. В элегантном сером костюме и кипенно-белой рубашке, выглаженной до хруста, он смотрелся здесь более чем уместно. Куда делся тот сорви голова, который впечатывал в стену нападающих и устраивал на льду драку за дракой? Мелькнула мысль, что однажды Ханс тоже отгрохает себе такой кабинет и будет смотреть на посетителей поверх очков-половинок в золотой оправе.

Они пришли сюда, чтобы подтвердить родство между Триггве и Тахти. Это казалось правильным. Это казалось единственно правильным. И честным. К тому же, так у Тахти появлялась прописка и право на наследство. Так у Тахти появлялся постоянный адрес.

***

Тахти переезжал несколько раз в своей жизни. С Верделя в Ла’а. С Ла’а в Лумиукко, к Соурам, от Соуров в приют, из приюта к Сигги, от Сигги в общагу. Сейчас он паковал свои вещи в очередной раз.

Смутно он помнил, как собирался в Ла’а. Кинул по минимуму то, что подвернулось под руку. Пара джемперов из тонкого хлопка, рубашки-поло, две пары джинсов. Фотоаппарат и статуэтка. Все поместилось в небольшой рюкзак.

За то время, что он жил на севере, вещей стало намного больше. Рюкзак стоял полный, и Тахти укладывал вещи в чемодан Рильке.

Когда Триггве узнал, что Тахти нужно в ближайшее время съехать из общежития, он предложил переехать к нему. У него была огромная квартира с видом на парк, и он уже устроил для Тахти комнату и студию. Но Тахти уже ехал в другое место. Он переезжал к Тори.

Вся его жизнь поместилась в рюкзаке, чемодане и трех небольших коробках.

Триггве обещал подбросить их на машине. Тахти спустился на улицу и увидел винтажный понтиак гран-при шестьдесят шестого года. Вокруг уже фотографировались какие-то ребята.