Цвет жизни

– Без меня не уходите! – предупредила Елена плотников. Вынесла из дому кошелку и поспешила в сторону сельпо. А ребятишки остались на дворе и глядели всё примечавшими глазами, как трудятся мужики. «Эх, вот так бы и нам», – казалось, говорили их любопытные взгляды.

– Тебя как величают? – вдруг спросил Федор старшего.

– Владимир Игнатьевич, – не без труда, но с достоинством, выговорил мальчик.

– Ого! – улыбнулся Федор. – Да ты, братишка, уже взрослый! А брата как?

– Кольку? Николай Игнатьевич. Мы оба Игнатьевичи!

– Готовые мужики! – Федор тепло поглядел на ребятишек. Вспомнил своего Кольку и нахмурился. Еще громче застучал молотком, забивая последние гвозди в рейки штакетника.

Елена возвратилась из сельпо с нагруженной кошелкой. Торопливо набрала щепок, чурок – и в дом. На загнетке, под таганком, весело затрепетали огоньки, заскворчало сало на сковородке, зашипела яичница. Быстро накрыла стол.

Разрумянившаяся, вышла она на крыльцо. Плотники, закончив работу, собирали инструмент.

– Ну, Елена, принимай забор! – отрапортовал Трофим. – На совесть сделано, лучше, чем для себя! Рассаживай сад. Ни свиньи, ни козы не потревожат теперь. А как первое яблочко созреет, не забудь позвать опробовать!..

– До тех пор долго ждать! – улыбнулась Елена. – Давайте сейчас отведаем, что можно из фруктов делать. Заходите в дом.

Плотники не заставили себя упрашивать. Вытерли в сенях о половичок ноги, вошли в избу. Федор огляделся. Любит хозяйка уют. Все окна застилала листва цветов. На полу дорожки. Постель убрана кружевным покрывалом ручной вязки. Видимо, та же мастерица и коврик настенный вышила: вокруг полянки молодые березки. На этажерке немало книг.

Трофим отметил другое. В первую голову стол, на котором кроме домашней закуски и магазинная: колбаса, рыбные консервы. И тут же «бригадиршей» стояла бутылка виноградного. Хотела Елена взять мужикам водку, но ее в магазине не оказалось.

– Ты бы попроще, Елена, зачем так тратиться, – посочувствовал Трофим, хотя глаза его так и бегали по столу.

– Да о чём ты? Тратиться… Столько для меня сделали, надо ж хоть немного отблагодарить…. – взволнованно улыбнулась хозяйка.

– Это колхоз сделал. За работу бухгалтерия нам начислит, – продолжал Указкин, удобно располагаясь за столом.

– Верно, председатель обещал заплатить, – подтвердил Федор, до сих пор молчавший. То ли он робел перед женщиной, то ли разговорчивый Трофим слова не давал вымолвить.

А Указкин уже действовал как хозяин. Разлил в стаканы вино – как по мерке получилось. Первым выпил и налег на закуску. По-свойски очищал тарелки, расспрашивал, много ли Елена получит по дополнительной оплате молока и не согласится ли она работать заведующей фермой. По словам разгоряченного Трофима, он мог бы помочь ей в таком продвижении.

Федор все больше на ребятишек поглядывал.

– Так… А писать-то ты умеешь? – спросил он Владимира Игнатьевича, как бы продолжая разговор, начатый еще во дворе.

– Я и рисовать умею, только карандашей у меня нет, – ответил мальчик.

– Бери, рисуй! – Федор достал из нагрудного кармана карандаш, с одной стороны которого было заточено красное сердечко, а с другой – синее.

Черные глаза маленького художника заиграли.

– Копия Игната будут! – определил Трофим, впервые внимательно посмотрев на детей. И попросил: – Покажи-ка, Елена, поближе вон ту карточку.

Хозяйка сняла со стены фотографию. Но не ту, на которой муж был с медалями и орденом, а ту, где рядом с Игнатом стояла она – улыбающаяся, чуть склонившая голову на плечо жениха…

Оторвавшись от снимка, Федор почувствовал неловкость: не слишком ли долго держал в руках карточку? Захотелось внимательнее оглядеть Елену, сравнить с той, что на фотографии – счастливой и влюбленной, – но удержался и перевел взгляд на детей.

– Да, похожи! – согласился он и замолчал, думая о своем…

В ту ночь, возвратившись домой, Федор долго ворочался на своей железной койке. И так и этак помнет подушку – нет сна. Разбередилась душа…

Когда Федор уходил на фронт, у него был сын, только что начавший говорить. Была совсем молоденькая жена, был отцовский дом. Все погибло. Лишь трехлетнего Колю после бомбежки сестра вытащила из огня и увезла за Урал. Долго лечила ожоги на теле ребенка. Но так и не спасла. Пришлось ей писать брату на фронт, что похоронила мальчика на окраине далекого сибирского села. Подробно описала последние Колины минуты…

Получив печальное письмо, Федор еле дочитал его до конца, хотя почерк был у сестры разборчивый. Развернет листок – закипит сердце, и рукав заношенной гимнастерки сам тянется к глазам, трет мокрые щеки…