Цвет жизни

Несколько лет в Сватеевке он сил и духа набирался. А уж потом свадьбу сыграли. А когда пошли дети, Игнат сверх возможного старался для семьи. Да только не очень-то ладилось тогда в колхозе, малыми были заработки. Никак не удавалось Игнату свалить все нехватки, заботы. Подтачивалось здоровье. А еще простыл, открылась рана. Хоть и старались врачи, в санаторий его посылали – не помогло.

Помнится Елене, как дошла она до дому в последний прощальный день. Словно в забытьи накормила детей, уложила спать. Задула керосиновую лампу, прилегла и сама. Да только и на минутку глаз не сомкнула. Нахлынуло пережитое: и нужда детства, и короткие дни счастья, и как накидывали люди холмик земли над могилой ее Игната…

А старшенький-то лишь притворялся спящим, тревожно следил из темноты за матерью.

– А ты почему, мам, не спишь? – спросил сын.

Елена вздрогнула и, как взрослому, пожаловалась:

– Все думаю, сынок, как жить без отца будем?..

День за днем жгла тогда Елена изгородь двора, пока вокруг дома не образовался пустырь. Жгла изгородь безрассудно, словно удовольствие находила в том, что уничтожала плетни, разоряла сарай и другие пристройки. Уже и тепло в доме, а она все палит и палит доски, столбы, глядит на огонь неподвижным тяжким взглядом, точно выжечь хотела рану в душе.

Разросся бурьян во дворе – ну и пусть властвует…

Как-то зашел к Елене Аверьяныч. Только что председателем избрали его тогда. Уговорил он Елену пойти работать на ферму.

И началось: чуть свет – детишек на запор и к коровам за село. Накормит, начнет доить, а мысли о детях. Как они там? Закончит дойку – бегом к малышам. Управится по хозяйству, накормит, опять дверь на замок и на ферму. Так и бегала туда и обратно до темной ночи. А потом открыли детский садик – легче стало. В последние два года и заработки радовать начали.

А вот теперь и новая изгородь выросла. Подошла хозяйка к плотникам, поздоровалась приветливо и нарочито удивленно спросила:

– Что-то не пойму, откуда такое вдруг? Я вроде бы никого не нанимала…

– Да ведь не всё по найму делается… Колхоз, как говорится, это общее дело, та же семья. Раньше так и говорили, община. Вот и решило правление… – объяснял Трофим так, словно именно он убедил правленцев помочь вдове. – Конечно, некоторые засомневались, куды от них денешься… Но, как говорится, коллегиальность восторжествовала. Я верно говорю, Федор?

Напарник утвердительно кивнул головой.

Отложив молоток, Тимофей сунул в карман гвозди и стал шутливо расспрашивать Елену, как идут дела на ферме.

– Буренки-то все здоровы?

– Не жалуются…

– Это хорошо! Значит, вымпел не отдадите. Выходит, самое время ходатайствовать, чтобы премировали вас. Допустим, красительным материалом…

– Каким красительным? Зачем?.. – чуть смутилась Елена.

– Ограду-то еще и покрасить не мешало. Да повеселее. Одну, допустим, планочку красной краской, другую синей, третью желтой. Чисто радуга, заборчик будет! Я такие скамеечки в городе видал. Художественное отношение к трудовым обязанностям, как в газетах пишут…

В родном селе Указкин слыл говоруном. Где спор, там и он. Кому угодно вопрос задаст, дело не в дело. Особенно лекторов любил озадачивать.

А с Еленой совсем свободно разговаривал, поскольку знал ее с детства, подрастали вместе. Даже жениться собирался на ней, да не сумел оторвать от Игната. После того как овдовела Елена, а жена Трофима нежданно ушла к завмагу сельпо, он, на удивление спокойно пережив измену супруги, не раз подумывал: не сделать ли подруге детства предложение? Ведь, кроме всего, еле тянется она с двумя-то спиногрызами?… Но отговаривали родные. За тебя, мол, любая молодуха пойдет, своих детей народите.

– И чего тебе к чужому потомству-то липнуть? Всех не обжалеешь… – больше других вздыхала мать.

Но молодуха по сердцу не находилась, а о Елене Трофиму думалось и думалось…

Когда бригада плотников строила новый коровник, Трофим хорошо заработал. Чаще стал заговаривать с Еленой – гляди, мол, какой у тебя муж-добытчик будет. Не раз решался ночами: «Вот встану и пойду к ней! Мне жить с ней, а не родичам». Но дальше этих порывов дело не шло.

Стоя у белесого штакетника с привычно разговорчивым Трофимом, Елена невольно посматривала на молчавшего Федора. Этого плотника она видела вблизи впервые, хотя уже немало слышала о нем. Ведь появись в селе новый человек, так о нем на другой же день в каждом доме и правду и выдумку толкуют.

Рассказывали люди, что мужик он вроде бы самостоятельный, работящий, несколько ремесел в руках. Приехал в село с сестрой, учительницей, женщиной болезненной. И хотя вырос в городе, но за короткое время обвык в колхозе и ни на какой работе не отставал от бывалых артельщиков. Рассказывали и другое. Что несколько лет в тюрьме сидел… А за что, толком никто не знал. Председатель, конечно, знает, но не говорит. А если Аверьяныч сам молчит, так у него никто ни о чем не спрашивает, не выведывает. Так повелось.