Цвет жизни

Через минуту он уже сидел за рычагами трактора. Мощная машина шла в ту сторону, куда уехала Вера. Егор как бы догонял ее. На большую глубину лемеха врезались в тяжелые, крепкие пласты целины, рвали несметные корни трав, тяжелая земля дыбилась и рассыпалась… Нелегкими были и думы Егора. Он будто сдирал с себя эту измучившую его обиду, все отчетливее и глубже понимая, как дорога и необходима ему Вера…

1960

У чудотворного источника

Матрена трудилась птичницей в колхозе «Сорок озер». Хозяйство это окружено мещерскими лесами, заросшими камышом озерами, протоками. Пожилая женщина много старалась и любила свое не такое уж простецкое дело, да вот радостей мало было. Понесет сдавать на склад продукцию, хоть зажмуряйся от стыда: яичек-то – и половины ведра нет… Начнет она привычно в который раз председателя донимать:

– Христофор Иваныч, коль бога ты не боишься, то хоть людей да власть испугайся! Когда ж о птице-то радеть начнешь? Ведь по месяцу к нам не заглядываешь. Куры, чисто щепки! С голодухи-то друг друга клюют! От рациона, что вы выписываете, не то что яиц, а и птичьего духу на ферме скоро не останется…

Председатель обычно докурит до корешка самокрутку и тогда уж начинает разъяснять хриплым, словно простуженным голосом:

– Птица, Матрена Власьевна, это есть боковое ответвление от генеральной линии нашего хозяйства. Поняла этот пункт или еще уточнить?

Матрена кивнет, что поняла, и опять принимаетс за своё:

– Правильно! Вот и надо об ней по-хозяйски радеть, раз она генеральная.

– Поняла, да не совсем, – вздыхает озабоченно Христофор. Начинает яснее и подробнее формулировать: – Мы ж тебя, Власьевна, держим только как фигуру для отчетности! Поскольку сверху требуют, чтобы была в наличии птицеферма как объект, зарегистрированный в отчетных документах спущенного нам плана, то ты и существуешь! И мы тебе платим прожиточный минимум… Теперь-то поняла? А второй пункт таков: ежели мы начнем твою прожорливую птицу кормить вволю, так она весь колхоз сожрет. А мне этого допустить нельзя. Так что больше мне о ферме и не заикайся! Поняла, что ли?

Горько было Матрене слушать от начальства подобные речи. До того горько, что всерьез вточилась в нее хворь. А тут еще зашла она к Серафимушке, вдовой матушке. Числилась бывшая попадья колхозницей, а занималась все больше божьими делами: кому тайно крестик для новорожденного продаст, кому иконку. А где кто из верующих помрет, над покойным поёт всю ночь псалмы отходные. Так и жила.

Глянула матушка на болезную Матрену и привычно забуравила:

– Послал тебе Господь испытание. Но это он по любви! Узрит твое молитвенное усердие и вспоможет! Потому что Бог сколь строг и гневен, столь и милостив к рабам своим верным… Скоро девятая пятница, так надо сходить тебе, Матрена, к чудотворному источнику великомученицы Параскевы. Помнишь, в пятьдесят-то первом году паломничали с тобой? Ты сама видала: и на хроменьких, и на заикающихся, и на бесплодных благодать-то снисходила. И тебе поможет святая наша… А вернешься, все в селе скажешь, как Параскевушка хворь сняла…

Согласилась Матрена. Председатель даже с радостью отпустил навязчивую птичницу на неделю, как она говорила, в город к родственникам. А она не в город, а в Кашибеково. Слезла на станции и с молитвой пешком через лес и поля…

Дорогу хорошо помнила, дошла до места. На окраине Кашибекова в лесистом овраге издавна стояла часовенка, и тут же бил из груды камней источник.

Каждый год к источнику приезжали и приходили сотни людей, страждущих чудесного исцеления. Когда-то Матрена была здесь, возносила мольбы свои всемогущей Параскеве. Правда, святая ничем тогда не помогла ей. Но что поделать, раз на раз не приходится. Может, не так усердно молилась она…

Уже в сумерки подошла Матрена к оврагу. В прежние годы по старым праздникам здешнее окрестье словно ярмарка гудело. А теперь и шороха не слышно. Календарем она не ошиблась, пришла в то самое село. Недоумевая, подошла к самому краю оврага и увидела неожиданное… Там, где была часовенка, стоял теперь огромный длинный сарай. Приблизилась к нему, волнуясь, прислушалась: за стеной куры, засыпая, квохчут, утки покрякивают…

Изумилась Матрена и, покачав головой, устало пошла в село искать себе ночлег. Присмотрела домишко поневзрачнее, в таких, мол, люди попроще живут. Постучала в дверь. Открыла женщина в годах, – ну точь-в-точь Серафимушка! У Матрены немного отлегло с души, всё ж вроде бы на свою, верующую напала. Не просто поздоровалась – поклонилась:

– Родненькая, издалека я… Приустала, а переночевать негде, никого я в этих местах не знаю…

Хозяйку звали Ниной Васильевной. Оказалась владелица старого домишки отзывчивой: сразу квасом напоила, потом за стол пригласила, ужином угостила – пирогом с рыбой и капустой, творожком, огурчиками-первачками, чаем с малиновым вареньем.

Умилилась, разомлела Матрена. Получилось, как в поговорке: «Голый – ох! А об голом – бог!»… И впрямь Господь позаботился, к доброму человеку привел. Слово за слово, начала Матрена осторожненько выпытывать у Нины Васильевны: