Цвет жизни

Попробовал Шура изменять это слово. И так и этак выходило правильно. Пока Шура переправлял букву «а» на «о», снова зачеркивал и снова переправлял, Мария Андреевна прочитала уже второе предложение. Шура даже не слышал его, так он был занят своими сомнениями. Увидев, что сосед по парте, Лёва Горкин, уже кончает новую строчку, Шура взволнованно, на весь класс крикнул:

– А я не знаю, что писать!

Мария Андреевна спокойно ответила:

– Я сейчас повторю.

Боясь снова запоздать, Шура на этот раз писал торопливо. Поставил точку и снова задумался. В слове «хотел» он зачеркнул букву «о» и написал над ней «а».

За спиной послышался шёпот:

– Хотел, хотел, хотел… – старательно подсказывал ему Вася Фунтиков.

Шура загордился и не стал исправлять. Что толку в подсказке?

Он волновался. То в чернильницу пером не попадёт, то волосок зацепится за перо, и тогда не буквы получаются, а какая-то мазня.

Лучше бы Фунтиков не подсказывал, думал Шура. Пишет он новые слова, а из головы не выходит сделанная ошибка. Как пчела над ухом, жужжит: хотел, хотел, хотел… Морщится Шура, не может сосредоточиться. Кажется ему теперь, что в каждом слове у него ошибки.

Закончила Мария Андреевна диктовать. Ещё раз прочитала рассказ для проверки. В классе было теперь так тихо, что ясно слышался стук перьев о чернильницы и шелест бумаги.

Как только Мария Андреевна вышла с тетрадями из класса, ученики громко заговорили:

– Ты как написал: канал или конал? – спрашивал то одного, то другого Саша Куракин.

– Конечно канал, – ответил Юра. – Это слово нельзя изменять. Надо запомнить, как оно пишется.

– Уже две ошибки есть, – внутренне ахнув, тревожно прошептал Шура.

7

После уроков Шура собрался идти домой.

– Оставайся на сбор, – задержал его Юра. – Интересно будет, вот увидишь.

– Да я же не пионер еще, – застеснялся Шура.

– Ну и что ж, будешь пионером. Разве ты не хочешь?

Шура остался. Сбор, посвященный Саше Филиппову, юному разведчику, погибшему в Сталинграде во время боёв, прошёл интересно. Юра рассказал, как Саша учился в школе, какой он совершил подвиг. После пели песни и декламировали стихи о юных патриотах.

А когда сбор уже закончился, в пионерскую комнату вместе с директором школы вошло человек десять незнакомых мужчин и женщин.

– Ребята, – сказал директор, обращаясь к смутившимся пионерам, – к нам в школу прибыли гости – чешская делегация. Они услышали ваше пение и пожелали посмотреть, как вы проводите сбор. Продолжайте, а мы посидим и послушаем.

Коля Чернов сказал директору:

– Владимир Петрович, но у нас сбор уже кончился.

– Тогда спойте что-нибудь, – предложил директор.

Ребята выстроились полукругом и спели «Песню о Сталине».

Гости дружно захлопали в ладоши и что-то весело восклицали на своем языке.

– Просим ещё! – сказал один из чехов по-русски.

Ребята посоветовались между собой, что спеть.

– Пусть Вова споёт «Летят перелётные птицы», – предложил Лёва Горкин.

Все поддержали. Вова уже несколько раз выступал с этой песенкой на школьных вечерах, и у него неплохо получалось.

Вова запел. Коля аккомпанировал на пианино. И гости и пионеры слушали Вову внимательно: хорошо он пел.

А Шура волновался. Он-то спел бы ещё лучше! Когда Шура пел «Летят перелётные птицы» на смотрах школьной самодеятельности в Терновке, так его по нескольку раз вызывали её повторять. Эх, послушали бы ребята его!..

Еще громче зааплодировали гости, когда Вова закончил песню. Шура не выдержал. Он подошёл к вожатому и, волнуясь, стал просить:

– Коля, и я спою!..

Ребята еще ни разу не слышали, как поёт Шура. Стоит ли ему выступать? Если бы не было гостей, то можно было бы его послушать. А Шура всё настойчивее просил:

– Я спою хорошо! Вот увидите. Я и на смотрах пел, на районных…

– А что ты споёшь? – спросил вожатый.

– «Пастушка».

– Какого «Пастушка»? Вот еще! – запротестовал Саша Куракин.

– Это ж чешская песня, народная! – доказывал шёпотом Шура.

– Пускай споёт, раз народная, – поддержал Востриков.

– И я эту песенку знаю, – сказал Коля, садясь за пианино.

Шура как-то неловко откашлялся и запел.

Услышав знакомую мелодию, гости весело переглянулись.

Голос у Шуры был звонкий, чистый и такой приятный, что каждая нотка брала за сердце. Кто-то из гостей в такт песне стал постукивать ногой, другой кивать головой, третий помахивать рукой, как бы дирижируя. А когда Шура начал второй куплет, несколько человек стало ему подпевать, сначала чуть слышно, а затем всё громче и громче. Но вот песню подхватили уже все гости: одни пели, как и Шура, на русском языке, а другие – на чешском. Теперь уже никто не стеснялся, пели полным голосом, восторженно, от всего сердца. Но звонче всех выделялся голосок Шуры.

А когда кончилась песня, Шуру окружили гости, и каждый из них старался или похлопать его по плечу, или погладить по голове, что-то сказать ему. А одна женщина даже поцеловала его.

Шура раскраснелся, смутился и выбежал из комнаты. Юра нашёл своего друга в сквере.

– Зачем же ты убежал? – попрекнул он Шуру. – Знаешь, они записали, как тебя зовут и твою фамилию.

– Зачем? – недоумевая, спросил Шура.