Читаем Цвет жизни полностью

– Так вот как вы, голубчики, работаете! Воробьиные у вас, оказывается, помыслы. А вот нет у вас того, чтобы взлететь, как горьковский сокол, чтобы весь простор общего дела оглядеть… Малые вы птахи! Дальше своего кустика не глазеете! Вот оно какое дело… У тебя, к примеру, доски лишние, а у тебя гвозди. И как тут быть? Да поделись, об чем речь?!

Увидев возвратившегося Макарова, Николай Терентьевич ласково улыбнулся:

– Гриша, ты что ж это, дорогой, плужок-то не возвратил? Смотри-ка, какой ты сосед! И обижаешься еще. А ведь брал-то плужок на недельку! А? Ладно уж… Я тебе вот что скажу. Конечно, пятнадцать килограммов гвоздиков я тебе не найду, а с десяток наскребу… по сусекам. Ладно уж… Крольчатник потерпит. Но ты мне полтора кубометра досок. Как штык! А плужок, что ж… Плужок, если позарез нужен, пусть останется у тебя. Подождем.

– Да я… Я вам и два куба не пожалею! – как ребенок, обрадовался Макаров. – Хоть сейчас присылай за ними.

– Вот и сошлись! – удовлетворенно подытожил Бережнов. – Для хорошего соседа можно и еще прибавить…

– Чего прибавить? Досок? – спросил Макаров.

– Нет, гвоздей хочу прибавить, чтобы на ящики тебе под зерно хватило и еще на расход осталось…. Вот так теперь соревноваться будем. Все поняли? – спросил Терентьевич бригадиров.

Бригадиры удивленно переглянулись.

1948

Навстречу солнцу

Весь черный от пыли и загара, Павел, словно играючи, повернул трактор и начал последний гон. А там, где в дымке тумана поднимался Лобастый курган, его уже поджидала смена.

Вышло на работу и солнце, свежее, отдохнувшее. По-хозяйски оглядело оно всю степь от Везелева пруда и до лесистой гряды на западе. Везде хорошо и везде порядок! Торопилась на току молотилка. На дорогах – обозы с хлебом. Обгоняя их, рвались к элеваторам груженые машины. Комбайны в золотящемся море пшеницы, словно чувствовали на себе теплые и благодарные взгляды людей. Как и на закате, продолжали поднимать зябь, резали и рассыпали пласты чернозема тракторы.

Трудно работалось Павлу в эту безмолвную душную ночь. До самой зорьки донимал сон. Будто знал сон, что работает Ураков последнюю ночную смену на неделе. Сон злился, ему хотелось хоть под конец, хоть на минуту покорить этого безусого трудолюба-тракториста. Но как ни хитрил сон, Павел разгадывал его сладкие соблазны и одним ходом оставлял в дураках. Или песней разгонит дремоту, или заведет разговор с трактором, дружеский, задушевный.

– Вот мы и сделали с тобой полнормы, – скажет Павел, подминая трактором вешку, поставленную учетчиком. – Сколько времени, говоришь? Поди, и кино еще не открутили в клубе. А говорил, не осилим! Верить, товарищ, надо в себя. На полторы нормы вызываешь? Подписываюсь. Давай, давай, старина! Разве не лестно будет, как напечатают про нас в «Ленинском знамени», что Павел Ураков еще выше поднял собственный рекорд, а его друг-трактор, несмотря на свои престарелые годы, без капитального ремонта дорабатывает вторую жизнь!

Когда же Павел уставал петь или разговаривать, сон, как лазутчик, вновь крался к нему. Тогда Ураков на минутку останавливал машину, соскакивал на землю и, забавляясь, как в детстве, падал на руки, а ноги – к звездам. Переступит несколько раз на руках, плеснет из фляги в лицо, и снова вперед. А сон, как побитый, уплетется в темноту.

Развеселится Павел и начнет мечтать. Какой богатой и чудесной станет их зеленая Красавка лет через пять. Как легко начнут дышать на земле люди, когда все рабочие и крестьяне во Франции и Италии, Америке и Англии поймут, кто их настоящие друзья, поймут так, как это ныне ясно комсомольцу Уракову, отрядному агитатору.

Помечтает механизатор и о слете мастеров урожая. В нынешнем году в районе решили, что поедет туда именно Павел вместе со звеньевой Настей, самой работящей и самой кареглазой… С балкона гостиницы, прижавшись плечом к плечу, долго будут смотреть они на возрождающийся Сталинград и широкую Волгу с белыми пароходами. На слете Ураков обязательно выступит. Да и почему бы не выйти на трибуну, если есть что сказать?

А мечтания уносят дальше… После слета он пойдет с Настей в большой, недавно отстроенный магазин, где они наберут обновок и подарков: прозрачный шелк, кожаные ботинки, отрезы на пальто Насте или ему на костюм, блузки для матерей, новенькие патефонные пластинки, забавные игрушки для младших. Эх, если бы вдобавок не на поезде, а на новеньком мотоцикле с коляской возвратится в родную Красавку!..

…Все ближе и ближе Лобастый курган. Еще сотня метров, и Ураков расстанется со своим грохочущим другом. Вместе с подсменщицей Катей осмотрят и ощупают они каждую деталь трактора, сполна заправят его топливом. Посоветует Павел Кате построже следить за нагревом мотора. А когда уйдет трактор от кургана так далеко, что станет маленьким, как коробок спичечный, вернется Ураков на стан. Искупается в холодной Лавле, с аппетитом съест тарелку борща с мясом, досыта напьется холодного топленого молока. И – завалится на душистое сено в тени вагончика-будки, отоспится разом за всю неделю…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза