Цвет жизни

– Да, да! Соседу помочь никак нельзя! – в тон ему вздохнул Макаров. – Глядишь, еще ящиков наделает и хлебопоставки раньше выполнит! Хрячка дадут!.. Зажарьте да сами и съешьте. Нужен он нам, как прошлогодние заморозки! Скоро к нам придете за хрячками!..

Макаров ушел. В правлении стало тихо и как-то тревожно. Казалось теперь, будто не перо скрипит по бумаге и не костяшки щелкают под руками Тани, а испуганные пташки, попавшие в комнату, бьются о стекла и жалобно попискивают.

Таня оторвалась от бумаг и попрекнула:

– Несправедливо вы поступили, Николай Терентьевич. Что же это за соревнование такое?

– Я, Танюша, тринадцать лет руковожу, и никогда колхоз «Знамя» позади не был. Доски-то я достану, а вот он гвозди еще поищет. Они пока мимо нас, в Сталинград идут.

– Напишу-ка я про все это заметку в газету, – решительно сказала Таня.

Больно защемило сердце Бережнова от таких слов. Сколько раз Таня донимала его этими самыми заметками! Распишет какой-нибудь непорядок в колхозе, и он ходит потом сам не свой. Ну, поругала бы на собрании, на правлении. Это пусть. Но зачем трясти сор по всему району? Разве он, Бережнов, против того, чтоб колхозные дела шли как надо? Тринадцать лет подряд люди единогласно переизбирают его председателем. А почему? Думала ли она когда-нибудь об этом? Да потому, что знают колхозники, что нет у него другой заботы в жизни, как сделать колхоз «Знамя» лучшим в районе. Конечно, бывает, ошибается он. Но разве сломается колесо, коли оно будет в амбаре стоять? Нет, такое колесо всегда чистеньким и целым будет. Разве будут ругать за потраву саженцев председателя, в колхозе которого ни одна веточка в лесополосах не поднялась? А вот у Терентьевича и потравить могут и сорвать есть что…

– Я знаю, ты напишешь, – с горечью сказал Бережнов. – Что тебе добрая слава родного колхоза…

– Какая же это слава? – возразила Таня. – Такую славу вся область осудит.

– В область и напишешь. Напишешь, напишешь… Раз уж передалась сердцем в «Победитель», их руку держать будешь. Теперь у нас всех козявок разыщешь. И про то, дескать, воробей я… Напишешь? Напишешь! А почему ж не написать. Воробей выкормил, вынянчил сироту, образование дал, специальность, дом построил. А теперь можно и воробьем на всю область осрамить!..

– То, что колхоз воспитал, Николай Терентьевич, я век не забуду, но недостатки скрывать трудно мне. Не могу я так…

– Обзывай, коли взялась. На всю страну обзывай! Дескать, старый воробей из ума выжил! Да не пропустят этого!

– Еще и карикатуру нарисуют, – шутливо добавила Таня.

– А я говорю, не будет этого! – обиженно утвердил Бережнов. – У меня, может, перышки впрямь воробьиные, но душа, как у того сокола, о котором Горький, говоришь, писал. Прежде чем печатать твою заметку, редактор разберется. Это уж я знаю…

В правление торопливо вошла Маша Орлова, бригадир тракторного отряда. С озабоченностью на загорелом лице, забыв поздороваться, объявила:

– Николай Терентьевич, ночью трактора стоять будут!

– Как это стоять? Кто разрешил? – всполошился Бережнов.

– Динамок нет. Лампочки неделю как привезли, а динамки до сих пор не отремонтировали.

– Безобразие с этой МТС! – схватив телефонную трубку, возмутился председатель.

Дверь правления снова распахнулась, бригадир другого тракторного отряда Иночкин принес еще одну неприятную новость:

– Трактор СТЗ опять встал. Ночью пахать не будем…

– Да вы что, сговорились, что ли?! – возмутился Бережнов.

– Лампочек нет, – пожал плечами бригадир.

– А динамка-то есть?

– Динамка есть, – Иночкин глянул на Машу. – Есть динамка.

– Даже лишние есть, – добавила Орлова.

– Парочка запасных имеется, – признался Иночкин. – Плохо, что ли? Ты же держишь про запас лампочки? А я динамки.

Бережнов укоризненно закачал головой.

– Соревнователи! – горестно воскликнул он. – Договориться не можете между собой. И из-за такого пустяка общее дело страдает! Единоличники! – все больше распалялся Терентьевич. – Да такого позора ни в одном колхозе с прожектором не найдешь.

– А как же иначе? – удивился Иночкин. – Отдам я Орловой динамку запасную, а нужда придет, где возьму? Я же с ней соревнуюсь. Провалюсь, сам приедешь, знамя отберешь и – ей. Нет, я воробей стреляный, – подмигнув, ответил Иночкин.

– Э-эх ты… голова! Действительно воробей! – возмутился Николай Терентьевич. – Да вы знаете, что такое соревнование? Ай газет не читаете? Соревнование, это значит… это… – Бережнов широко взмахнул руками, будто сгреб в кучу солому. – Короче, это трудовое соперничество, дружеское. Вот что оно значит. А вы такие соревнователи, что сказать нечего… Погоди, а тебе сосед-то наш, Григорий, привез плужок? – круто повернул Терентьевич разговор на другое.

– Нет, не привез, – ответил Иночкин.

– Что же это он? А? Танюша, а ну-ка кликни Григория! Он, поди, у ворот тебя дожидается.

Выпроводив Таню, Бережнов принялся отчитывать бригадиров: