Цвет жизни

«Да и можно ли было ожидать чего-то другого от работы этой бригады?» – думал Василий. Он никогда не забудет, как после сева, в самое горячее время прополки они пришли во вторую бригаду сверять результаты соревнования. И как хрусталевцы требовали поделиться опытом. Даша тогда вышла с загадочным узлом, молча развязала его и положила на стол рядом с пузатым графином связанного петуха, серебристого леггорна.

– Вот вам весь наш опыт! – снисходительно и весело бросила она. – Может, у вас кочета нет? Наш не проспит, разбудит. Возьмите его. Голосистый! Будете по нему на работу выходить, и дела у вас пойдут…

Теперь было ясно, что колхознички второй бригады не вняли этому и другим советам. Горкин вспомнил, как приходилось вкалывать его бригаде. Когда завьюжила зима, намело такие сугробы, что женщинам пришлось впервые в жизни стать на лыжи, чтобы добраться до снегоудерживающих щитов, переставить их на новые места. Поразмыслив, взялись за поделку щитов и хрусталевцы, но снегопады к тому времени уже прошли, и запоздалое усердие пропало даром.

Когда солнце стало пригревать сильнее, бригада Василия и день и ночь городила снеговые валы, чтобы на полях задержать как можно больше воды, влаги. Пришлось ей сеять на неделю позже хрусталевцев: тракторы не тянули культиваторы, вязли в тяжело пропитанной водой земле. Выручили бригаду семена – тщательно, вручную отобранные, прошедшие яровизацию. Через несколько дней после сева изумрудный ковер плотно покрыл бескрайнее поле. Сколько ж было положено здесь труда… С какой ревностной заботой ходили бабы за трактором, следя за глубиной пашни… А удобрения и навоз, их сколько вывезли… И какой радостью светились женские глаза, когда глядели на зеленое яровое море!

С тех пор прошло не так уж много дней, но они показались длинными, как годы, сухими и горячими, как огонь. Колхозники мрачнели с каждым днем, с тоской поглядывая на небо и мглистые горизонты. Беспощадным казалось безоблачное небо. Обильные дожди прошли по соседним районам, а здесь за два месяца не упало ни капли. Земля трескалась и рвала корни растений…

В эти дни Василий потерял сон, осунулся, глаза его ввалились и светились злым огоньком, каждый пустяк выводил из себя. Все чаще стал он ссориться с женой. А так как попрекать было нечем – звено Даши работало не хуже других – он изводил ее Хрусталевым. Но она, понимая истинную причину его выходок, только отшучивалась. А когда становилось больно, отвечала резко:

– Уйди! Тошно тебя слушать. Остынь! Или я хлопну дверью, да так, что не откроешь ее… Сам-то раз в неделю дома ночуешь. Не нравится, что в кино без тебя хожу? Я в поле от тебя не отстаю, а ты в селе за мной поспевай. Вот и весь сказ…

В этом упреке была своя правда. Когда колхозники вечерними зорями покидали поля, он, наработавшись не меньше других, обычно оставался на стане. Не зная покоя и ночью, он шел к полю, то здесь, то там взрыхливал землю, тёр ее меж ладоней, желая понять, много ли в ней осталось влаги. Может быть, через эту беготню по полям и открылась фронтовая рана на ноге. Василия отвезли в город на операцию накануне косовицы ржи. Тяжко было смотреть на выгон, где досыхала сизая полынь. Даже теплолюбивые арбузы на бахчах не выдерживали зноя, и их фигурные листочки бессильно повисали на плетях, а маленькие арбузики запекались и отваливались…

…Чтобы надёжнее и не так больно было опираться на палку, Василий обмотал ее конец платком. Но, не пройдя и сотни шагов, убедился, что дело не в палке. Даже если бы он захватил из больницы костыль, все равно пришлось бы время от времени ложиться у обочины дороги передохнуть.

Он прилег и, стиснув зубы, смотрел на звезды.

«Стоило ли ради этого, не долечившись, уходить из больницы? – мрачно думал он. Но и лежать там ни при каких обстоятельствах он больше не мог. Все равно ушел… уполз бы! Чтоб хоть часок побыть среди пшеницы, оглядеть ее. Потом можно и вернуться… – Пусть все сгорело, как и у Хрусталева, спеклось, – думал Василий, – но все же победим мы однажды эту чертову засуху!»

А на фронте не так бывало? Падали и снова поднимались, шли, ползли вперед. Тысячи раз поднимались. И ведь дошли же! Он стерпит насмешки, косые взгляды, задушит в себе горечь. Станет требовательнее на пахоте, вновь переберет семена, еще раз постарается вникнуть в труды академика Вильямса. Но в следующем году соберет столько хлеба, что будет не стыдно отрапортовать: «Товарищ Сталин, за два года рассчитываюсь!»…

Послышался лошадиный топот. Василий притаился. Проехал председатель колхоза Игнат Находкин. «Куда он в такую рань? – подумал Василий. – Может, уже сообщили по телефону, что я ушел из больницы? И председатель разыскивает меня?»

Горкин знал нрав Находкина. Если бы он увидел Василия здесь, на дороге, или узнал, что беглец заночевал дома, то сразу посадил бы в бричку и не медля ни минуты лично отвез в город. Потому Василий и не хотел показываться на глаза Даше. Нет, он должен увидеть пшеницу.