Цвет жизни

– Барышня, а вы не были случайно в Сталинграде, когда немцы сидели там, в универмаге, на площади Павших Борцов? – спросил Криулин так, словно встретил однополчанку, с которой прошел тяжелый и долгий путь войны.

– Не была… – смутилась секретарша, не понимая, зачем ее об этом спрашивают.

– Тогда, может, Днепр форсировали?

– Нет… – все больше недоумевала секретарша.

– Да неужели! – разочарованно воскликнул Криулин. – Но хоть какую-нибудь комнатушку или подвальчик в Берлине штурмовали?

Девушка совсем растерялась.

– То-то вот. А хотите меня, сталинградца, задержать! – И Криулин, воспользовавшись замешательством секретарши, протащил свой ящик в кабинет директора.

Скуластый, с темными уставшими глазами, директор нервно выговаривал сменному инженеру консервного цеха:

– Плохо работала смена! Грязно… Столько брака!

Увидев вошедшего Криулина, директор недовольно подумал: «Опять что-то изобрел!

Криулин установил ящик на стуле и, по-солдатски вытянувшись, доложил:

– Василь Аскарыч, вот, еще одну штучку придумал… На ваше одобрение принес…

– Всё торопишься… А мыслишь недостаточно. Четвертое предложение даешь, а ни одно пока не прошло! – попрекнул директор, уверенный в том, что и из новой затеи слесаря тоже ничего не выйдет.

– Не важно, Василь Аскарыч, что не прошло… Не прошло вчера, пройдет сегодня. Или завтра.

– Как же это не важно?

– Василь Аскарыч, а вы в Сталинграде случайно не были, когда там Паулюс в универмаге плена поджидал?

– И что ты этим хочешь сказать? – откинувшись в кресле, полюбопытствовал директор. И задумался, вспомнив что-то.

– Там еще домик один был… – не торопясь пустился в объяснения Криулин. – Двадцать два раза мы его штурмовали. Двадцать два! И все-таки взяли… Вот так, Василь Аскарыч, и с рацпредложениями у меня. Сто забракуете, а потом сами заказывать станете… Такой вот я. Сталинградский…

– Ну, хорошо, хорошо. Показывай, что придумал, – вздохнул, набираясь терпения, директор.

Криулин заторопился, будто боялся, что его не дослушают:

– Когда у нас… это… конвейер заваливает… перегружает то есть… помидорами протирочную машину, ванна переполняется и начинает выбрасывать пульпу, томатную массу… Не мне, Василь Аскарыч, объяснять вам, сколько у нас через это бывает потерь, а заодно и хлопот с загрязнением цеха… Взять хотя бы сегодняшний день. Глядишь на это дело, и душа болит. А если мы пристроим к ванне вот такой добавочный ящик, все сразу урегулируется… Переполнится ванна – пульпа потечет в ящик. Образуется в ванне нехватка – обратно пойдет. Вот ведь как просто.

Криулин тревожно взглядывал то на директора, то на главного инженера, стараясь разгадать: одобряют ли они его предложение. Было видно, как возрастала тревога на его вспотевшем морщинистом лице, и еще подвижнее метались искорки в серых глазах.

– Что скажете, Сергей Иванович? – обратился директор к главному инженеру.

Невысокий, плотный и розовощекий, тот развел руками.

– Что тут скажешь, Василий Аскарович! Если бы мы такой ящик, такую добавочную емкость установили раньше, то сегодня мы с вами не имели бы повода конфликтовать…

– Молодец, Криулин! – улыбнулся директор. Выйдя из-за стола, он как-то по-свойски потрепал неугомонного слесаря за плечо. – И впрямь всё гениальное просто. Надо было давно такую штуку внедрить. Молодец! Сразу видно, что сталинградец! А возле того универмага я тоже был…

И они пристально посмотрели друг другу в глаза.

1947

Проводы

Большой старомодный чемодан, обитый желтой добротной кожей, хорошо сохранился. Испортились только замки. Вот почему, провожая старого друга в дорогу, Тихон Петрович так раскраснелся, старательно затягивая тяжелый чемодан ремнями.

Тщательно выбритое лицо Антона Павловича, иссеченное множеством морщинок, и одновременно удивительной чистоты карие глаза делали его похожим на школьника, загримированного под старичка. Он взволнованно смотрел на друзей.

Ирина Тимофеевна сидела в сторонке. Рядом с ней, на полу, лежал громоздкий узел.

Антон Павлович подошел к окну. Над свежей зеленью сада поднималось белое двухэтажное здание школы.

– Вот это школа так школа! – удовлетворенно сказал старый учитель. – А помните, что было? Четырнадцать грифельных досок, по одной на ученика, и две книжки, грамматика Некрасова и арифметика.

– Еще закон Божий. Забыли? – припомнил Тихон Петрович.

– Помню, помню… Был тогда закон. Но божий ли? Вот школа такая, как ныне, это по-божески… – Антон Павлович еще раз глянул в окно на белесую двухэтажку с алым флагом над входом. Потом ностальгически вздохнул. – Что ж… Вот и дописали мы тетрадочку жизни до обложки. Пятьдесят лет! С этим вот чемоданом приехал я сюда работать, с ним и уеду….

– Антон Павлович… А когда вы за имуществом вернетесь? А дом ваш что же? – поинтересовалась Ирина Тимофеевна.

От улыбки сеточки морщинок на лице Антона Павловича стали виднее, а глаза стали совсем мальчишескими.