Цветок для двоих [СИ]

Сидя в аннуке, они почти не говорили. Джахи снова разлил по высоким стаканам волшебное питье, от которого у Шанельки посветлело в голове, и она успокоилась — все ее светлая голова выдержит, запоминая нужное. А что не запомнит, то я вытащу из самой себя, поняла Шанелька. Отрицательно покачала головой, когда Крис протянула ей свой мобильный. Нет, не будет она звонить сейчас, и смску писать не станет. Вдруг Димка ответит, и настрой собьется, а он сейчас важен.

Уходя в молчаливое здание архива, по-ночному гулкое, подруги переглянулись, словно поняв — думают об одном и том же.

— Джахи. Можно мы посмотрим портрет, перед работой?

Кхер хеб кивнул, засвечивая длинный фонарь с мелкими белыми лампочками. И они пошли вниз, осторожно ступая по узкой лестнице.

Тут нужна бы свеча, думала Шанелька, нащупывая ногой ступени, или светильник с носиком-огоньком. Но на самом деле — не нужна, потому что в памяти все встанет, как надо, и может быть, белые пятна на черных тенях — лучше, чем шаблонное трепетное пламя.

В комнатке перед портретом Шанелька вздохнула коротко, глядя то на лицо Хеит Амизи, то на стоящую рядом Крис. Потом вопросительно посмотрела на спутника.

— Ты сказал, что ее пуруджи был совсем молод. Но тогда в самом начале века, в тысяча девятисотом, разве он мог? — она указала на еле видное мужское лицо, обрамленное черными тенями.

— Так, — Джахи кивнул. Тени качнулись в такт движению лампы, — сейчас с Хеит другой пуруджи. Тут. Который ушел. И пришел новый, потом.

— А! Ясно. Так, — согласилась Шанелька, сразу же отвлекаясь от дат и цифр, как только они прояснились, — жалко, что цветок не написан точнее, его совсем не видно, какой изнутри. Эта книга у тебя на столе… Это он? В справочнике?

— Я не могу сказать. Утраты. Бумага была не целая. Я хочу. Чтобы это был королевский цветок. Но мое сожаление в том, что нет точности. Он остался в легенде. Что?

— Ничего, — уныло ответила Шанелька, стараясь улыбнуться, — совсем ничего. Нормально.

Но поднимаясь наверх, еще сто раз успела упрекнуть себя за то, что испортила пакетик с загадочными семенами. Вдруг из них выросли бы те самые, королевские цветы Хеит! Джахи был бы счастлив.

— Так, — сказала Крис наверху, усаживаясь на свое рабочее место и методично раскладывая нужные принадлежности, — короче, пашем до упора. Джахи, ты будь рядом, да? Вдруг что надо перевести. А мы тебе будем пересказывать русское, чтобы понятно.

Она усмехнулась, вспоминая карету и тыкву, сталкивать лбами, и прочую образность, понять которую нелегко, даже если учил язык и понимаешь, что рассказали учебники.

Много позднее, когда полная приключений поездка отошла в прошлое, Шанелька думала, что сравнить их работу в те два заключительных дня правильнее всего — с картинками, увиденными с улицы в освещенных чужих окнах. Увиденными в реальности, а не в книге или в кино, где писатель и режиссер оставляет подсказки, связывает концы, а то и напрямую пускается в объяснения — что происходит и что происходило в истории, которая рассказывается.

В реальности же получается тот самый сад расходящихся тропок, десятки вариантов, толкующих обрывки и фрагменты сведений. Тех, чья подоплека известна героям, но не слушателям истории. Кто сидит за столом, слушая собеседницу? Хозяин или внезапный гость? Родственник или пришел по делу? Куда ведет приоткрытая дверь — темный ее косой ромб, в котором мелькнуло лицо — чье лицо? Почему сидящие оглянулись одновременно? На чей-то оклик? На дверной звонок? Одни догадки казались почти истиной, толковались легко, но точно ли были истинными? Или просто узнаваемы из-за внешней шаблонности?

Письма. Их они отложили сразу, потом отобрали те, что по почерку и подписи принадлежали Леону. Прочее было мало информативным — извне, из большого мира Елении никто не писал, а другой бумажный хлам и был хламом, хотя слово неуважительно, но суть отражает полностью. И у меня, и у Крис, думала Шанелька, откладывая в сторону истрепанные журналы мод, вырезки с дамскими советами, рекламой почтовых магазинов, календариками с церковными праздниками, — точно такой же хлам копился в доинтернетскую эпоху, только даты на журналах поновее. Многое складывалось просто так, вдруг пригодится. И лежало годами, да и теперь где-то дома валяется, в шкафу, занимая нижнюю неудобную полку. И если через почти сто лет кто-то возьмется читать, чтобы узнать, а кто такая была Нелька-Шанелька, что поймет из этой макулатуры? Что ценила наряды, что хотела изучить на курсах язык, и даже начала — вон пара тетрадок с парой заполненных страничек. Что у нее появился ребенок — вырезки с советами по уходу за младенцами, рецептики вкусных кашек и забавных пирожных. Что позже она рисовала ребенку картинки и, наверное, это мальчик — сплошные машинки, собачки и пистолеты, а вот то же самое рисовал он сам — криво косо и очень вдохновенно. И так далее.