Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)

Все эти укоры были справедливы.

- Что ты сделала? – наконец спросила царица. – Расскажи мне все как есть, и я постараюсь смягчить твою участь.

“Чтобы я рассказала все как есть? Ты думаешь, что я совсем глупа, царица?”

Меритамон кивнула, напустив на себя самый смиренный вид.

- Я беременна – ты, должно быть, это знаешь, госпожа, - сказала она.

Та-Рамсес кивнула.

- Это очевидно, - сказала она. – Я не могу понять, почему ты так долго скрывала свое состояние от его величества – это недостойный поступок. Ты обманывала доверие моего отца.

“На моем месте ты поступила бы так же – а может, и еще хуже, наивное дитя”, - подумала Меритамон. Это существо все еще было невинным и несведущим, как ребенок, несмотря на замужество и положение царицы. Та-Рамсес оберегали от жизни и оберегают до сих пор…

- Я боялась, - правдиво сказала Меритамон. – Его величество мог не поверить в то, что я беременна от мужа… что я ему не изменяла…

Она покраснела, выдавая ложь, и Та-Рамсес стала суровой, как сам фараон.

- Мне кажется, что ты лжешь мне и стыдишься этого, - сказало это беспощадное дитя. – Если бы ты не изменяла фараону, ты бы рассказала все давно.

- Неужели? – не выдержала Меритамон.

Она вскочила.

- Ты не можешь понять, как живут простые смертные, божественная! – воскликнула она, будто желая потрясти, пронять дочь фараона, чем бы это ей ни грозило. – Ты не можешь понять, в каком страхе живут простые женщины! Тебя оберегает сила твоего отца! А мы боимся ее!..

Та-Рамсес открыла рот, будто хотела возразить, но промолчала. Она была в смятении, словно никогда не задумывалась о таких вещах.

- Хорошо, может быть, ты и не лгала, - поспешно сказала царица. – Я поторопилась осудить тебя.

Меритамон почувствовала, как по щекам бегут горячие слезы стыда. Она подняла голову, чтобы юная царица увидела ее слезы и пожалела ее; Меритамон ощущала себя такой же законченной лгуньей, как Тамит.

Та-Рамсес сочувственно погладила ее по плечу.

- Я верю, что ты просто испугалась, - сказала она. – Теперь я верю тебе. Конечно, ты оказалась в очень затруднительном положении – но я поговорю с фараоном, и он смягчится. Его величество любит меня и всегда слушает…

Она улыбнулась, как будто ей пришло в голову самое лучшее утешение.

- Думаю, фараон может оставить тебя там, где ты есть. Когда ты родишь это дитя, его величество снова приблизит тебя к себе…

Та-Рамсес нагнулась к уху подруги и стыдливо улыбаясь, как девица, прошептала:

- Его величество любит не только девушек. А ты особенно ему полюбилась, я знаю.

Меритамон подумала, почему же, в таком случае, царица не ревнует – но потом поняла, как это глупо. Зачем божественной женщине ревновать к простой смертной? У Та-Рамсес никто не отнимет этого великого преимущества.

А потом она поняла, что царица сказала, и ее охватил такой же ужас, как если бы ее приговорили к смерти. Меритамон уткнулась лбом в колени. Если это правда – если даже ребенок не поможет ей спастись из гарема?

Конечно, нет – даже если Рамсес больше не обратит на нее внимания, он не отпустит свою женщину. Та-Рамсес говорила ей, что она может снова понравиться царю; но не говорила, что в противном случае Меритамон освободят. Такого быть не может.

Она долго еще сидела, уткнувшись лбом в колени; руки висели, будто плети. Ей казалось, что ребенок Хепри в ее животе плачет, просясь на волю. Но Меритамон ничем не сможет ему помочь.

***

Менкауптаха отослали домой через час после несостоявшегося суда, так ничего ему и не объяснив. Меритамон оставили в гареме, так же ничего ей не объяснив – даже царица к ней больше не приходила; очевидно, вынести решение насчет ее ребенка оказалось трудным и долгим делом. Однако намерение фараона оставить Меритамон себе не оставляло сомнений.

========== Глава 91 ==========

Был конец сезона шему, и через три месяца должны были наступить праздники Амона – не раньше. Яхмес выслушал донесение человека, которого подсылал ко двору фараона в Пер-Рамсесе; он не мог заключить, собирается ли Рамсес в Уасет во время этих праздников. Это было обязанностью… обязанностью царя – участвовать в таких больших торжествах, подавая подданным пример благочестия и вновь и вновь наделяя страну своей божественной силой.

Но будет ли он и в этот раз наделять силой Амона – Амона, который могущественнее, жирнее и жаднее всех остальных богов? В этот раз, когда Рамсес повздорил, если не сказать – рассорился с жрецами Амона.

Его величество аккуратно отправлял торжества, посвященные самому себе, чего нельзя было сказать о других празднествах. Но ведь он не осмелится оскорбить Амона своим невниманием? Никак не осмелится!..

Но Яхмес страдал за успех своего замысла.