Тут можно было бы сказать: он надеялся, что никто из его сородичей никогда не узнает о том, как он сидел посреди человеческой кухни с двумя человеческими детенышами, в дурацком чепчике на голове и с подсыхающим на морде молоком – но дело как раз было в том, что стыдить его, собственно, было некому: он уже очень давно не состоял ни в одной стае. Остальные волки избегали его и недолюбливали, потому что у него был тот,
– Ах, он такой милый! – Девочка снова кинулась обнимать зверя. – Правда же милый, братик? Давай назовем его Пушистиком!
– Снежок, – не согласился мальчик. – Он должен быть Снежком. Посмотри, какой он беленький!
– Серебряный, – поправила девочка. – Он серебряный, и он больше похож на Пушистика, чем на Снежка!
– Ладно, его будут звать Снежок-Пушистик, двойное имя – это здорово. Ты будешь звать его Пушистиком, а я – Снежком, так он будет слушаться нас обоих.
Потом они до самого вечера тискали его и гладили, чесали ему брюхо и наряжали в разные нелепые костюмы, разрезая для него свою старую одежду, а волк продолжал стоически все терпеть, дожидаясь ночи и возможности сбежать. Вот только на ночь, прежде чем уйти спать, зевающие человечки вывели его во двор, где примотали за цепь к столбу, подпирающему небольшой навес над крыльцом, разрушив все его планы побега. Всю ночь он беспокойно дергал за цепь, надеясь сломать деревянный столб, рыл землю когтями, громко выл, мстительно думая о том, что, раз не спит сам, то помешает спать и глупым детенышам – никакого результата он так и не добился.
Естественно, к утру он совершенно не выспался, что не лучшим образом сказалось на и без того ослабленном организме. Так что, когда бодрые и счастливые дети утром отвязали его от столба и потащили куда-то в поле, он едва мог переставлять лапы и даже огрызался вяло, по инерции. Только к полудню он заметил, во-первых, что они идут совсем не в сторону леса и не в сторону деревни, а во-вторых, что у мальчика через плечо перекинут небольшой походный мешок, наполненный какими-то мелкими вещицами, а у девочки в руках что-то вроде дорожной палки. Они не останавливались, чтобы передохнуть. Есть Сильвенио между тем хотелось все больше – пришлось обходиться поеданием полевых кузнечиков и жучков, по дурости своей крутящихся возле его морды. Разумеется, этого волку не хватало – к тому же от такого рациона у него к вечеру началось несварение. Зато детей, похоже, отсутствие еды вообще никак не заботило – они шли, казалось, на чистом энтузиазме. Только когда черный купол неба зажегся далекими мерцающими звездами, похожими на прилипших к темной ткани светлячков, маленькие человечки остановились на отдых и начали укладываться спать, предварительно обмотав цепь вокруг ствола старого дуба, под ветвями которого они решили устроиться на ночлег.
И вдруг Сильвенио неожиданно повезло: прямо перед ним в высокой траве обозначилось шевеление, как от довольно крупного живого существа. Он ощутил соблазнительный запах кролика: в траве мелькнули длинные серые уши. Кролик, ничего не подозревающий, подошел ближе. Волк уже мог разглядеть его: тот был жирный и ленивый, должно быть, сбежал с фермы. Подождав, пока жертва приблизится еще чуть-чуть, волк прыгнул вперед, уже представляя, с каким наслаждением вонзит зубы в податливую мягкую плоть…