Ну, то есть он думал, что ему повезло. Потому что в следующее мгновение проклятые дети, до того вроде бы мирно спавшие, вдруг вскочили и набросились на него, сердито крича что-то о том, что «бедных кроликов есть нельзя». Добычу они, конечно же, мгновенно спугнули – кролик стрелой умчался в ночь, безнадежно скрывшись из виду, а детям еще хватило наглости бить волка по голове своими маленькими кулачками. Тогда он не выдержал: укусил одну из этих вездесущих тонких ручек, несмотря на строгие предупреждения
После этого мальчик лечил магией сестру, а затем, словно извиняясь, они вдвоем залечили волку глаз – перед этим они совместными усилиями натянули на него ржавый железный намордник, который достали из мешка.
– Больше не кусайся, Пушистик, – погрозила пальцем девочка.
– И кроличков не кушай, Снежок, – погрозил пальцем мальчик.
Утром следующего дня они вышли на широкую утоптанную дорогу, ведущую к видневшемуся вдалеке городу. Лес, как и фермы, остались далеко позади. Намордник с Сильвенио так и не сняли, и теперь он не мог ловить даже мелких насекомых, чтобы хоть как-то утихомирить голод. Он не ел ничего путного уже больше суток, но детей, видимо, это ни в коей мере не беспокоило. Днем они догнали едущую в направлении города телегу с какой-то утварью; возница поначалу хмуро косился на идущих рядом близнецов, однако те улыбались ему так широко и так приветливо, что вскоре он смягчился и не только согласился их подвезти, но и угостил их целой буханкой хлеба и конфетами. Пока они ели, волк, затащенный ими на повозку, жадно за ними наблюдал, капая через намордник слюной на тюки с утварью (чего возница не заметил): угостить зверя никто из них так и не додумался. После возница отдал им одну из двух его фляг с водой, и Сильвенио обнаружил, что вдобавок к голоду его уже давно мучает жажда.
Всю дорогу к городу дети беспрерывно болтали друг с другом и все так же беспечно трепали волка за уши и хвост, пачкая его светлую шерсть липкими от шоколадных конфет пальцами. Он рычал и порывался время от времени спрыгнуть с телеги, но после нескольких таких попыток дети отдали свободный конец цепи снисходительно наблюдавшему за ними вознице, а уж тот держал цепь куда крепче. Сильвенио было чудовищно жарко под палящим солнцем, ему по-прежнему хотелось есть и пить, и еще ему хотелось, чтобы с телеги свалились сами дети – и попали под колеса, чтобы уж больше никогда его не мучить. Но
К городским воротам они подъехали уже на закате, когда Сильвенио от отчаяния грыз всунутую детьми через намордник длинную деревянную щепку, пропитанную смолой. Зубы у него от этого так и норовили склеиться, да и желудок от этого пустого щелканья челюстей урчал только сильнее, но выбирать не приходилось – ему необходимо было погрызть хоть что-нибудь. Возница, не спеша с ними прощаться, помог детям стащить зверя с повозки и спросил их, где их ждут родители.
– У нас нет родителей, – сказала девочка беззаботно.
– Мы с сестренкой одни на всем белом свете, – сказал мальчик беспечно.
На этом они хором попрощались с подвезшим их мужчиной и проворно скрылись в толпе прохожих, утащив за собой спотыкающегося о собственные лапы волка – пока им не стали задавать лишних вопросов.
В городе Сильвенио еще никогда не бывал. Городской шум и зловоние выбили его из колеи: все здесь было как будто специально создано, чтобы тревожить его чуткие слух и обоняние. Глаза не успевали следить за суетливо снующими туда-сюда людьми. Со всех сторон завлекающе пахло едой, и это сводило его с ума: дети ни на минуту не отпускали его от себя. Они походя воровали яблоки с уличных прилавков, выпрашивали у прохожих сладости, умильно хлопая глазами, будто назло крутились возле мясных лавок, что-то высматривая в толпе, а потом им еще и вздумалось потаскать его по всяческим уличным представлениям.
А потом близнецам захотелось пойти в трактир (они ничтоже сумняшеся прихватили у нескольких прохожих туго набитые деньгами кошельки), и им сказали:
– С собаками нельзя.
И эти глупые человечки, виновато перед Сильвенио извинившись, затолкали его в какой-то ближайший подвал с забитыми деревянными окнами, закрыли его там, защелкнув болтавшийся на двери тяжелый замок. И ушли.