Цветы в зеркале

— Да нет, — сказала она, смеясь, — вы не поняли. Они их носят с собой, потому и лямки к ним приделали. И уж слишком вы неважного мнения о великанах, если считаете, что кто-то должен за них таскать жбаны, да к тому же несколько человек.

— Выходит, что они не нюхают табак, а зверски пожирают его, — проговорила Цзы-чжи, покачивая головой. — Нет, не может этого быть, ни за что не поверю! Ну, а скажите, — вновь обратилась она к Гуй-чэнь, — не покупали ли великаны еще чего-нибудь?

Гуй-чэнь улыбнулась, словно что-то вспомнила, и сказала:

— Отец в тот раз взял с собой большие цветочные горшки. И вот когда великаны случайно их увидели, то стали предлагать за них баснословную цену. Оказывается, они заделывали агатом дырки на дне горшков и употребляли их как чашечки для вина.

* * *

— Итак, батюшка ваш, вы говорите, не вернулся, — воспользовавшись минутой молчания, спросила Бао-юнь, обращаясь к Гуй-чэнь. — Неужели его потом никто не разыскивал?

— Разыскивали, — ответила Гуй-чэнь. — Когда я об этом узнала, то и я поехала с дядей на Малый Пэнлай и там вместе с Жо-хуа дней пятнадцать искала его в горах. И вот однажды во время наших странствий перед нами вдруг выросла белая беседка, озаренная необыкновенным сиянием. На ней была надпись «Беседка слез». В беседке мы увидели престол, а над ним белую яшмовую плиту. По обе стороны престола были две параллельные надписи:

Кто скажет, что мало красавиц на свете,
Кто скажет, что доля их всех хороша.

А на самой стеле были высечены имена ста девиц, это были как раз имена всех нас, собравшихся сегодня здесь. Под фамилией каждой указывались многие подробности ее жизни. За этим списком шло послесловие, и в конце, внизу, в виде печати, было высечено:

Из далекой, безбрежной пустыни
Преданье пройдет чрез забвенья пустыню.
И вверится Тан при династии Тан
И дойдет до безлюдной пустыни.

— Да это же намек на то, что вы должны распространить это по всему свету! — воскликнула Цзы-чжи.

— Потому-то я и списала все, — ответила Гуй-чэнь. — Ну, а потом мы встретили какого-то дровосека, который передал мне письмо от отца. Отец писал, чтобы я немедленно возвращалась домой и отправлялась на экзамены, и обещал, что встретится со мной, но только после того, как я получу звание цайнюй. После этого письма мне ничего не оставалось, как спешить домой, чтобы не опоздать к экзаменам.

— Так покажите нам то, что вы списали с той плиты, — попросила Цзы-чжи.

— Не могу: тетрадь с этой надписью стащила у меня обезьянка!

— Что за обезьянка? — удивилась Бао-юнь. — Откуда она взялась?

— Обезьянку эту поймал мой отец на Малом Пэнлае, и Вань-жу привезла ее домой. Бывало, я возьму тетрадь, перелистываю ее, а обезьянка непременно устроится рядом и тоже заглядывает в тетрадь. И вот я как-то пошутила, что хоть она кажется и непростой обезьянкой — и пищу не ест, приготовленную на огне, и сидит почти все время, сосредоточенно углубившись в себя, — но все-таки ей не дано разобраться в том, что написано в тетради. Я сказала тогда, что хочу передать тетрадь какому-нибудь владеющему кистью человеку, чтобы он написал повесть, которая потом стала бы известна по всей стране. И когда я как-то раз в шутку спросила обезьянку, не сможет ли она сослужить мне великую службу и найти такого человека, она в ответ закивала головой, что-то промычала, а затем схватила тетрадь и выпрыгнула с ней в окно. Обезьянка исчезла, и так до сих пор я и не знаю, куда она делась с этой тетрадью.

— Ах, как это досадно! — воскликнула с сожалением Цзы-чжи. — Вот макака! Ну, а вы не помните, что там говорилось в послесловии? — обратилась она к Гуй-чэнь.

— Я несколько раз читала его, — ответила та, — и потому кое-что помню. Боюсь только, что повторить все наизусть не смогу, а написать попробую.

Бао-юнь немедленно велела служанкам принести кисть, тушечницу и бумагу, и Гуй-чэнь сразу принялась за дело. Кое-что ей пришлось восстанавливать в памяти, но в общем она помнила все, и вскоре послесловие было написано. Заодно она написала все надписи и на беседке, и над престолом, а также парные надписи по бокам его. Девицы столпились вокруг Гуй-чэнь и стали читать.

— Давайте я лучше прочту вслух, — сказала Цзы-чжи и, взяв листок, громко прочитала все от начала до конца.

Все были поражены тем, что они услышали, раздались возгласы удивления.

— Ой, надо быть нам поосторожней, — заявила Цзы-чжи, — как бы о нас действительно чего-нибудь не написали. Если это будет книга, еще не так страшно: в книгах пусть себе врут. Лишь бы не изобразили нас на сцене, в театре. А то покажут какими-нибудь скоморохами и шутами с размалеванными лицами, так что не будешь знать, куда деваться от стыда.

— Да ты со своим паясничанием и так не уступаешь шутам, — заметила Лань-чжи и, чтобы не дать Цзы-чжи ответить, тут же обратилась к Ши Ю-тань: