Нан подал Симаре руку,
Она приняла его приглашение.
Тянувшиеся от пола к самому потолку узкие окна
Пропускали багряный полуденный свет,
Окрасивший чёрные ткани платья Симары в бордовый,
Белые — в розовый.
Танцующие кружились под мелодию,
Которую напевал де Рейв,
Такой же неплохой музыкант,
Как и любой местный проныра,
Подобный ему.
Плечи Симары
Задевали занавеси и гобелены,
Скрывавшие два трона в большом зале.
Все вокруг казалось ей знакомым,
Будто в памяти ее было это место,
Эти залы и эти стены,
Только едва заметные,
Обнесенные густым туманом минувших лет.
Нан давно перестал напевать мотив королевского гимна,
А дева, танцевавшая с ним, по-прежнему делала неуверенные шаги,
Осязая трещины пола и вспоминая их,
Блуждая в лабиринте воспоминаний из колючих шипов и источающих терпкий, пьянящий запах роз,
Находя выход из него и не обнаруживая ничего,
Кроме тумана и черно-белой башни,
Пристроенной к дому мага.
Она вздрогнула, когда плут заговорил с ней.
Галереи и коридоры,
В коих искрились непотушенные свечи,
Привели Нана и Симару к резной белой двери,
Которую плутишка де Рейв
Вскрыл при помощи иглы от погнутых шпор.
Там, за белоснежными створками,
Расстилался ковер из лепестков нежных роз
На полах из светлого дерева.
От отражался в зеркале у противоположной стены,
Создавая иллюзию бесконечной розовой дороги,
Рельефной и пузырчатой от вогнутых листков,
Как край облака,
До еще одной таинственной двери.
Паяц и дева, которую он провозгласил на целый день принцессой,
Оказались в гардеробной.
Бархатные шторы с кисточками и бутонами из лент
Скрывали ниши с атласными, шелковыми и велюровыми платьями.
В цветочных вазонах и мраморных столах
Были спрятаны шкатулки с драгоценными камнями и золотыми цепочками.
Нан предложил Симаре выбрать себе любой наряд,
Он не умел плести косы или укладывать локоны раскаленными щипцами,
Но был готов предложить свою шляпу,
Если бы она подходила по цвету к платью мнимой принцессы.